Каждое государство должно уметь себя защищать. Это непререкаемое право распространяется не только на врагов внешних, но и внутренних. История России учит, что никаких исключений тут нет и быть не может.

Рассказывает Роман Илющенко.

Только за ХХ век наша страна дважды становилась жертвой зревших в недрах элиты заговоров, ставших причинами страшных революционных потрясений.

Когда нельзя, но очень хочется…

Не пытаясь охватить всю многослойную систему госбезопасности, предлагаю рассмотреть ушедший не так давно в прошлое, но исправно служивший не одну сотню лет дедовский способ оперативного добывания информации об антиправительственной деятельности. Речь пойдёт о перлюстрации на примере конца XIX - начала ХХ века. Если кто-то не знает, то это означает просмотр личной пересылаемой корреспонденции, совершаемый втайне от отправителя и получателя. Метод отличается от военной цензуры, которая может вскрывать письма на основании законов военного времени. Главная разница в слове «втайне». Бесполезно искать правовые обоснования для этого в общем-то незаконного действа. По крайней мере, до конца XIX века.

Любопытствовать перепиской персон, представляющих дипломатический или государственный интерес, стали задолго до всеобщей грамотности или появления понятия «права человека». Из более позднего известны подобные случаи времён правления Елизаветы Петровны или Павла Первого. Тогда вскрытию подвергалась диппочта французского и английского посланников, что повлекло за собой кардинальный поворот во внешней политике России, стоивший жизни последнему.

Семейный подряд

Но вернёмся к заявленным временам. После убийства в результате теракта императора Александра Второго в марте 1881 года вышел секретный указ вступившего на престол Александра Третьего о внесудебном просмотре корреспонденции. На почтамтах Петербурга, Москвы, Варшавы, Одессы, Киева и ещё нескольких крупных городов вводились пункты перлюстрации (ПП), которые скоро окрестили «чёрными кабинетами».

Из себя они представляли укромные, изолированные со всех сторон комнаты, недоступные не только для работников учреждения, но и для любого другого постороннего лица, даже самого высокого ранга. Например, офицеры жандармского корпуса не могли попасть туда без особого на то разрешения начальства. Следует напомнить, что почта входила тогда структурно в состав МВД, поэтому никаких межведомственных согласований не требовалось. Достаточно было царского указа и внутрислужебных циркуляров.

На должность перлюстраторов назначались гражданские чины Департамента полиции, дававшие соответствующую подписку и имевшие доступ к высшей степени гостайны. Поэтому случайные люди руководить ПП не могли. Тем не менее, досадные проколы случались. К ним можно отнести переход в стан революционеров после своей отставки Леонида Меньщикова, заведовавшего московским ПП с 1903 по 1907 год.

И всё же, учитывая специфику, кадровая текучка здесь была сведена к минимуму. Поставленный на эту должность чиновник, как правило, трудился до самой смерти. А заменял его на посту чаще всего сын или близкий родственник. Легендой этой структуры стал Мардарьев, свыше 35 лет возглавлявший «чёрный кабинет» Главпочтамта столицы, дослужившийся к февралю 1917-го до высокого чина статского советника.

Были среди людей этой редкой профессии и свои рационализаторы. Один из них – В. Кривош, предложивший вскрывать письма с помощью специального приспособления, вроде нынешних электрочайников и тонкой иглы. Он также придумал новую технику изготовления смесей для сургучных печатей.

Маньяки своего дела

В обязанности перлюстраторов входила сортировка «нужных писем». Степень их необходимости определялась лично директором Департамента полиции. Некоторые из почтовых отправлений, корреспонденты которых уже находились в оперативной разработке или, например, подозревались в неблагонадёжности, хозяева «чёрных кабинетов» имели право открывать сами. Наиболее важные передавались в местное охранное отделение нераспечатанными.

Во всей стране лишь двум лицам гарантировалась полная тайна переписки – это сам император и министр внутренних дел. Даже послания директора Департамента полиции де-юре подлежали в случае необходимости вскрытию. Согласно инструкции, находящиеся в разработке люди определялись по адресам, а отправления подозреваемых в неблагонадёжности устанавливались главным образом на основании почерков авторов. Для этого нужно было обладать воистину феноменальной памятью и чутьём.

Распечатывались письма самым простым способом – над паром. Затем, если было нужно, перефотографировались и анализировались на наличие тайнописи. При обнаружении её следов бумага обрабатывалась специальным кислотным составом. Если корреспонденция при этом не повреждалась, сохранив свой прежний вид, то направлялась ничего не подозревавшему адресату со всеми вытекающими для него последствиями. Когда код не удавалось разобрать, то он попадал в руки другого специалиста – дешифровщика. Это не менее интересные люди, часто настолько посвящённые делу, что их смело можно назвать трудоголиками.

Про одного из таких сотрудников – Ивана Зыбина – отзывался в воспоминаниях жандармский генерал Павел Заварзин: «Он был фанатиком, чтобы не сказать маньяком, своего дела. Простые шифры разбирал с первого взгляды, зато более сложные приводили его в состояние, подобное аффекту, которое длилось, пока ему не удавалось разгадать документ».

Этот сотрудник заведовал 5-м отделением Особого отдела ДП МВД. На курсах штаба отдельного корпуса жандармов читал лекции по шифрам и секретной переписке. Что и говорить, был очень ценным для МВД специалистом. После октябрьского переворота Зыбина пригласил на службу в ВЧК якобы сам Дзержинский. Правда, дальше его следы теряются в недрах Лубянки. Может быть, не сработались?

Без права переписки

Не оставляет сомнений, что большевики хорошо знали, чем занимались перлюстраторы, поскольку в основном они пострадали от их деятельности. Именно на них как членов наиболее радикальной революционной партии и были, прежде всего, направлены усилия политической полиции, которые дали свои результаты. В феврале 1917-го все лидеры большевиков находились под плотным колпаком охранного отделения: в ссылках, тюрьмах или скрывались в эмиграции.

Однако в поле зрения стражей порядка, благодаря ПП, оказались революционеры более высокого ранга из числа думцев, генералов, членов правительства и даже царских родственников. Как вспоминал бывший начальник петербургского охранного отделения генерал Константин Глобачев, у него на руках имелись пофамильные списки заговорщиков, которые попали к нему не без помощи сотрудников «чёрных кабинетов».

Исправно трудились и их коллеги. Вот как об их деятельности в мемуарах отзывался бывший сотрудник московского охранного отделения жандармский полковник Александр Мартынов: «В 1916 году примерно в октябре или ноябре в так называемом чёрном кабинете московского почтамта было перлюстрировано письмо. Смысл заключался в следующем: сообщалось для сведения лидерам Прогрессивного блока (или связанным с ним), что удалось окончательно уговорить Старика, который долго не соглашался, опасаясь большого пролития крови, но, наконец, под влиянием наших доводов сдался и обещал полное содействие».

Остаётся добавить, что под этим псевдонимом (скорее, революционной кличкой) скрывалась ключевая фигура антиправительственного заговора – начальник штаба Ставки Верховного главнокомандующего генерал Михаил Алексеев.

С помощью ПП собрали компромат и на дядю царя – Великого князя Николая Николаевича (младшего), стоявшего во главе армии в начале войны, но сосланного на Кавказ после череды неудач и поражений на фронте. Он как минимум знал о зреющем тайном соглашении, но промолчал.

Трудно рационально объяснить, почему, обладая данными и держа все нити в руках, руководство полиции и МВД не предпринимало решительных мер по аресту или нейтрализации высокопоставленных заговорщиков. Быть может, среди них присутствовали и высшие чины министерства, отвечающие за внутреннюю безопасность?