Военная и мирная жизнь Алексея Уханова
На Курскую дугу он прибыл летом 1943 года – к началу великого сражения. В ходе ожесточенного боя сержант Уханов совершил подвиг. Отважного воина представили к званию Героя Советского Союза. Однако позже ограничились вручением ордена Красного Знамени.
Рассказывает писатель Виктор Лыков.
Тульский мужик
Алексею Владимировичу Уханову – 95 лет. Высокий, широкоплечий, быстрый в движениях, он и в свои немалые годы выглядит настоящим русским богатырем. Нередко возраст и раны напоминают о себе, но он не сдается. Активно участвует в жизни ветеранской организации. Встречается со школьниками. Приходит в полковничьей форме с орденами и медалями. Ребята с интересом рассматривают все двадцать шесть наград. Допытываются: за что, какая самая дорогая? Чем ещё интересуются школьники? Да буквально всем. Даже о детстве фронтовика расспрашивают. Оно и понятно: все мы родом оттуда…
Алексей Владимирович Уханов родился 16 октября 1922 года в селе Никитское Тульской области. Крестьянин по происхождению. В семье было шестеро детей – все работали с малых лет. Время было голодное, холодное и трудное. Нищета лезла изо всех щелей. В двенадцать лет мальчишка работал, как заправский мужчина. Да и называл себя тульским мужиком – детства не видел. Колхоз «Родина» нуждался в детских руках.
Отец, Владимир Васильевич Уханов, дневал и ночевал на колхозном дворе, чтобы свести концы с концами. Мать, Александра Герасимовна, с темна до темна пропадала на животноводческой ферме, работа дяркой. Государство в больших количествах требовало молока. Рядом с родителями неотступно находились дети – помогали, как могли. Так и росли, не по годам взрослея.
В седьмом классе Алексей, будучи подвижным мальчишкой, по неосторожности упал. Ушиб ноги инициировал туберкулез кости. Коварная болезнь на два года отлучила парня от школы. Получить среднее образование не успел – началась война. Военкомат сразу же прислал повестку – явиться на сборный пункт. Тульский мужичок с котомкой за плечами отправился в сельсовет.
Далёкий Чебаркуль
Прошу Алексея Владимировича рассказать, с чего начиналась война, для него, уроженца тульского села.
Уханов погладил профессорскую бородку и бойко начал: «Призвали меня 7 августа 1941 года в разгар уборочной страды. Вечером вернулся с поля, а утром уже был в военкомате. Привезли нас на лошадях. Кругом и смех, и рыдания, и гармонь наяривает – все в одном флаконе. Не знаю, как у других, а у меня был один настрой – быстрее на фронт, да лупить немцев до тех пор, пока не дадут деру. Я был отчаянный и горячий, всегда лез вперед, никому не уступал. В драчках тем более.
Из района нас доставили в Тулу. На железнодорожной станции посадили в вагоны. Ребят – тьма тьмущая, эшелон длинный. Тронулись. Куда? Неизвестно. Ехали долго, лишь в дороге военные прошептали: «Прибудем в Чебаркуль». Что за Чебаркуль? Оказалось, это город в Челябинской области. Вон куда нас занесло…»
В Чебаркуле дислоцировались запасные полки. Здесь солдат готовили к отправке на фронт. Уханова определили в стрелковый батальон: одели, обули, выдали оружие. Две недели обучали военному делу и ждали приказа о переброске частей на передовую.
«И вдруг в наш полк нагрянули какие-то суровые люди, – продолжает Уханов. – Нас построили, сделали перекличку, назвали несколько фамилий, в том числе и мою. На плацу оставили человек восемьдесят, остальным приказали разойтись. Суровые люди тут же объявили: «Вы временно командируетесь на военный завод – работать».
«А как же фронт?» – запротестовал я. – «Не спеши, придёт и твоя очередь», – последовал ответ.
Меня приставили к пожилому токарю учеником. Мастер оказался первоклассным, быстро научил вытачивать болванки для снарядов. Так что через полгода я уже ходил в передовиках. Работали по двенадцать часов в сутки и даже больше.
Наступил 1942 год. Чувствую, моя «командировка» затягивается. Фашисты уже под Москвой, а я тут ветошью руки вытираю. Написал рапорт об отправке меня на фронт. Получил отказ: ты нужен здесь. Ладно, подождем, думаю. И вдруг получаю письмо от мамы. Она писала, мол, так и так, дорогой сынок, отец погиб под Москвой.
Меня обуяла ненависть к фашистам. Снова строчу заявление: «Хочу отомстить за гибель отца». Не подействовало. Отправки на передовую добился лишь к весне 1943 года.
Школа младших командиров
Из добровольцев сформировали стрелковый взвод. Эшелон из Челябинска прибыл в Орёл, на станцию Змеевка. Войска, кругом войска – готовилось Орловско-Курское сражение. Новобранцев выстроили на опушке леса. Из-за деревьев вынырнул приземистый майор.
«У кого за плечами – 7-10 классов, два шага вперед!», – подал он команду. Уханов вышел из строя. Майор продолжал:
«Чтобы воевать, надо учиться. Вас ожидает учебный батальон, школа младших командиров, а после – фронт».
Учебный батальон дислоцировался на опушке леса, в палатках. Курсантов муштровали с утра до вечера: разборка и сборка оружия, стрельбы, рукопашный бой, рытье окопов… Уханову это нравилось, он любил пострелять и подраться. Выдвинулся в отличники, стал командиром отделения.
Дни учёбы пролетели незаметно. Сержанта Уханова назначили помощником командира стрелкового взвода 1019-го стрелкового полка 308-й стрелковой дивизии Центрального фронта, которым командовал тогда Константин Рокоссовский. Полк готовился к наступлению.
Вперед! В атаку!
Как-то Уханова вызвал командир роты.
«Завтра идём в пекло, – сказал он. – Командование взводом примешь на себя. Офицера нет, справишься в бою – назначим командиром».
Утро 5 июля 1943 года выдалось жарким. Взвод Уханова окопался в поле за лесопосадками. Ждали приказа о наступлении. За спиной грохнула артиллерия. Минут через десять огонь стих.
«Слышу: «Вперед! В атаку!» – вспоминает Уханов. – Я рванулся первым, страха не было. Сделал два прыжка и остановился. Поднимутся ли солдаты? Смотрю: бегут. Обрадовался. Проскочили метров двадцать. Противник начал простреливать местность. Мы поползли. Я снова впереди. И вдруг взрывы: спереди, сзади, по сторонам. Загорелось поле, поднялся дым. Гарь, пыль, дышать нечем. Рвутся снаряды и мины, свистят осколки. С каждым разрывом над нами пролетают оторванные руки и головы. Жуть!
Заработала наша артиллерия. Из-за кустов выползли танки. Бой переместился в другую сторону. Прибежал командир роты: «Уханов, поднимай бойцов!» Я крикнул: «За мной!»
Стреляя на ходу, мы добежали до первой линии немецкой обороны. Видим: много фашистов осталась лежать в траншее. Пересчитал своих ребят – десятерых потеряли. Принесли обед, есть не хотелось. Голова гудела, тело не слушалось. Перед глазами стоял кошмар боя. Кашу одолели с трудом, затем неохотно поговорили и уснули.
«Комм, шнэль!»
Бои шли непрерывно, один за другим. Полк Уханова наступал четыре дня подряд. Продвинулись всего лишь на тридцать километров. Фашисты отчаянно сопротивлялись и грамотно отступали. Позиции сдавали только тогда, когда основные силы успевали закрепиться на новых высотах.
«Мы же несли огромные потери, – вздыхает Алексей Владимирович. – Приходилось ходить в атаку без поддержки танков, авиации и артиллерии, с одним автоматом да связкой гранат. Противник тем временем лупил из стволов всех калибров. Никакого спасения…
В середине июля мы пошли в очередное наступление. Взвод рассыпался по картофельному полю. Бегу впереди, бойцы – за мной. Снаряды начали взрываться с каждой секундой все чаще и ближе к нам. Я затаился во рву, залегли и солдаты. Фашисты словно озверели, били по всему полю. Нас наполовину засыпало землей и накрыло ботвой. Осколки жужжали в воздухе, как рой пчел. Враг почти целый день вёл огонь, не давая поднять головы. Угомонился лишь к вечеру – знать, выдохся.
Я поднялся, отряхнулся, огляделся – вокруг ни души. Где взвод? Где рота? Никак не могу сообразить. Побрел назад, натыкаясь на трупы и части тел, даже раненых не было. Направился к кустам: может быть, кто-то там остался в живых? Начало смеркаться, пригляделся: метрах в двухстах от меня маячат какие-то тени. Ускорил шаг и вдруг слышу: «Комм, шнэль!» Я остановился. Боже – немцы! Машут руками: мол, иди, иди быстрее…
Что делать? Не сдаваться же в плен. Молниеносно выхватываю гранаты и бросаю одну за другой – взрывы, пыль стеной… Пока фашисты очухались, я отбежал от них метров на сто. Застрочили автоматы, одна из пуль угодила в мой приклад и раздробила его. Я свалился в канаву, выглянул – погони нет. Под прикрытием кустов заторопился к горящей деревне. Смотрю, навстречу спешит наш старшина с двумя солдатами и кашей.
«О, Уханов! – крикнул он. – Где рота? Где взвод? Каша поспела».
Я горько бросил: «Нет ни взвода, ни роты»… И от еды отказался. В глотке она стала бы колом – столько бойцов полегло, а кто-то наверняка попал в плен. Недаром же гитлеровцы орали «Комм, шнэль!» Видимо, они обошли нас с фланга и вклинились в тыл.
Вместе со старшиной я отыскал штаб полка, который направил меня в другой батальон принимать новый взвод».
Не стало батальона
Комбатом оказался майор, который обучал Уханова в школе младших командиров. Он и представил сержанта взводу, успевшему уже побывать в боях. Все бойцы были молодые, и, видать, озорные. Алексей подумал, что с ними будет нелегко, но, к своему удивлению, быстро нашел общий язык. Их объединило крестьянское происхождение.
«Мне и с новым взводом не повезло, – вздыхает Алексей Владимирович. – В одном из наступлений наш батальон попал под шквальный огонь на передней линии немецкой обороны. Многие бойцы погибли, а несколько человек все-таки захватили неприятельские позиции, в их числе были я и командир батальона – человек очень отважный.
«Уханов, давай проверим «гнёзда», – обратился ко мне майор. – Не остался ли кто в них».
Заглянули в один окоп – там немецкий офицер прятался, направил на нас автоматный ствол. Ещё секунда и – прощай белый свет. Я опередил гитлеровца: нажал на спусковой крючок первым и выдал очередь. Офицер безжизненно повалился на землю. Комбат пулей вылетел из окопа со словами: « Спасибо тебе, Уханов! Если бы не ты, где мы были бы сейчас»…
Затем обшарили кусты и траншеи – всюду погибшие, полегли почти все бойцы батальона. Меня же словно берег ангел-хранитель – люди гибли рядом со мной, а я оставался целым и невредимым. Пули свистели у виска, осколки царапали кожу – и ничего! После каждого боя взвод таял наполовину. А ведь, по логике вещей, пулю-дуру я должен был принять первым, потому что первым поднимался в атаку. Но она обходила меня стороной, а вот других не щадила.
Однажды я стоял рядом с командиром роты и обсуждал направление атаки. Откуда ни возьмись – снаряд, который разорвался метрах в пятнадцати от нас. Мы оба упали на землю, осколки просвистели над головой, затем я встал, стряхнул пыль, а командир роты не поднимается. Толкаю его: «Товарищ старший лейтенант, нам пора». Он молчит. Бросил взгляд на его грудь – по гимнастерке расползалось кровавое пятно. Осколок снаряда попал точно в сердце. Стояли же рядом – его нет, а я разговариваю с вами. Такие вот чудеса бывали на фронте…»
Первый орден
Между тем бои продолжались, враг не только отступал, но и контратаковал. Отдельные населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. А из одного сильно укрепленного района нашим войскам прорыва никак не удавалось выбить противника.
«Во второй половине августа подтянули наш полк, – рассказывает фронтовик. – Стояла невыносимая жара, мы изнывали от жажды и духоты. К тому же батальоны окапались на открытой местности. Гитлеровцы сосредоточили свои силы за болотом, на опушке леса, и тщательно наблюдали за нашим передвижением.
В беседе со мной комбат обмолвился, что до нашего прихода здесь погибли три полка. Бой будет смертельным. Правда, разведка донесла, что часть войск гитлеровцы вывели вглубь обороны. Моему взводу предстояло преодолеть край болота, перемахнуть через завалы деревьев и выбить врага из передних траншей».
Уханов собрал командиров отделений, вместе осмотрели болотце и лесной завал. Стали думать, как обхитрить фашистов – поспорили. В конце концов, решили, что лучше всего продвигаться по болоту небольшими группами, обмотав головы травой.
Перед наступлением солдаты на всякий случай обменялись адресами. Авось кто-нибудь останется жив и навестит родственников, тех, кого настигнет пуля.
Конец мощной артподготовки означал начало атаки. Взвод Уханова пополз по болоту, поросшему травой. Воды не было, но поверхность «дышала» под локтями и коленями. Противник периодически попугивал пулеметными очередями, а при приближении к завалам открыл шквальный огонь: видимо, заметил странные передвигающиеся «кочки». Рядом с Ухановым ранило бойца – взяли «на буксир».
«Болото преодолели с небольшими потерями, – замечает Алексей Владимирович. – Рассредоточились вдоль завалов, чтобы «взять» их. Стали подтягиваться и другие подразделения. Это было нам на руку, так как они отвлекали огонь на себя. Улучив момент, я передал по цепочке: «Вперед!» И мы разом перемахнули через преграду. Перед нами – траншеи, гитлеровцы, а перед лицом, метрах в пяти, обер-лейтенант прицеливается в меня. Выстрелил, но промахнулся – пуля чирикнула у самого затылка. Я упал, офицер, видимо, подумал, «рус – капут!», и юркнул в окоп. Вслед фашисту я бросил гранату. Взрыв разнес укрытие вместе с гитлеровцем.
Гранатами и автоматами мы расчистили путь ко второй линии обороны – часть немцев уничтожили, часть разбежалась по лесу.
Командир полка наблюдал за действиями взвода Уханова и был поражен суворовским натиском подразделения и его командира. После сражения сержанта вызвали в штаб.
«Взводный, ты совершил подвиг, – сказал командир полка. – Надо было бы представить тебя к званию Героя Советского Союза. Да видишь, какая обстановка? Настоящая Огненная дуга, да и волокита с этим званием большая. Получишь орден Красного Знамени – жди».
«И действительно, вскоре награда пришла. – Ветеран смахнул накатившиеся слезы. – Это была первая моя боевая награда, полученная на курской земле».
В ходе сражений, сталкиваясь с другими подразделениями, Уханов невольно всматривался в награды сержантов, но до самого победного конца так и не увидел подобного ордена ни у одного из них.
В двадцатых числах августа 1943 года завершилась битва на Курской дуге. Враг потерпел сокрушительное поражение. Стрелковый полк Уханова вывели на кратковременный отдых и пополнение. Офицеров, как и прежде, не хватало. Алексея официально – приказом назначили командиром взвода.
Три схватки
Готовилась операция по освобождению Белоруссии. 48-ю армию, в составе которой находился полк Уханова, передали I-му Белорусскому, затем – II-му Белорусскому фронтам.
На Белорусской земле пехотинцы встретились с не менее чем на Орловском направлении ожесточенным сопротивлением врага, но у бойцов уже был боевой опыт. Они не лезли напролом, в лоб, а больше действовали скрытыми маневрами. Не обходилось, конечно, без атак и контратак. Однажды они освободили важный стратегический пункт. Противник никак не хотел мириться с его потерей.
«В течение дня гитлеровцы трижды атаковали нас, – рассказывает Уханов. – Отобьем одну огневую волну – накатывается другая, а за ней – третья, с еще большей мощностью. Гитлеровцев положили – несть числа, и они изрядно нас потрепали. Мой взвод уменьшился ровно наполовину. Сам я был тяжело ранен в область таза. В медсанбат меня доставили после затишья, а осколок снаряда удалили уже в госпитале. После выздоровления – снова полк, где мне сообщили, что я награжден орденом Отечественной войны I-й степени».
Бои продолжались, а с ними – и потери. Уханов даже не успевал толком познакомиться со своими солдатами – они погибали в первых же боях. Взвод пополнялся за счет мужчин старшего возраста, но не обстрелянных. Сержанту тяжело было поднимать их в атаку, а во время контратаки некоторые солдаты норовили отсидеться в безопасном месте. Хорошо известно, что даже если один воин запаникует во время боя, то подразделение психологически выбивается из колеи. Во взводе Уханова был случай, когда один пятидесятилетний боец перед атакой пополз в кусты, чтобы отлежаться до окончания боя.
Сержант выхватил пистолет и заорал: «Назад! Пристрелю!» Солдат вернулся в траншею. Уханов приставил к беглецу командира отделения, который не спускал с него глаз. Взвод отбил атаку, труса отправили в штаб для разбирательства, а «старики» стали высказывать слова благодарности в адрес Алексея за то, что не допустил паники на поле боя.
После изматывающих атак неожиданно наступило затишье. Уханова вызвал командир полка:
«Пришел приказ об откомандировании тебя на курсы младших лейтенантов. Завтра в путь-дорогу. И возвращайся, будем ждать».
Сержанту не хотелось расставаться с боевыми друзями, притерся, свыкся, да и горечь за гибель отца не улеглась. Но приказ есть приказ.
Прибалтийский фронт
Учеба давалась легко. То, о чем твердили преподаватели, боевые офицеры, Алексей испытывал на себе в боях. Тем не менее, стремился от них взять все, что могло пригодиться на передовой. А еще – скучал по полку, своему взводу, мысленно стремился к ним. Пять месяцев учебы казались вечностью. Родной полк, конечно, ушел далеко на запад, новоиспеченному младшему лейтенанту не пришлось догонять его. Разворачивались горячие бои за освобождение Прибалтики. Уханова направили в 1312-й стрелковый полк командиром взвода.
«Враг отчаянно сопротивлялся, – вспоминает ветеран, – но уже по всему чувствовалось – агонизируют гитлеровцы. Поэтому мы сравнительно быстро очистили от них Литву, Латвию и Эстонию, а затем взяли в клещи Кёнигсберг. От безысходного положения фашисты сникли и стали сдаваться. Отсюда наш путь лежал к песчаной косе, на которой сосредоточилась крупная группировка эсесовских войск. Задача была одна – окружить и уничтожить их. К месту дислокации отправились пешком».
Наступил май. Тепло, настроение бодрое, вот-вот конец войне. Колонну замыкал взвод Уханова. Миновав поле, полк вышел к лесной полосе. Офицер оглянулся – не отстал ли кто? И вдруг заметил, как в тыл подразделений части заходит большая группа эсесовцев. Вышагивают во весь рост, стреляют от пояса – настоящая психологическая атака. Уханов крикнул: «Взвод, противник с тыла!». Бойцы развернулись и залегли цепью. «По фашистской сволочи – огонь!» Дали залп. Эсесовцы не останавливаются и не ложатся – напирают. Дали еще залп. Идут, не обращая внимания на убитых. Взвод налегает на автоматы и пулеметы. Гитлеровцы, словно ошалевшие, прут и прут, образовав сплошную стену огня. Худо пришлось бы взводу, если бы не наши танки, неожиданно выскочившие из-за леса. «Броня» сходу врезалась в орущие эсесовские цепи и подавила их. Позже выяснилось, что пьяные эсесовцы-смертники имели намерение разгромить на марше весь стрелковый полк.
Личный состав взвода был награжден медалями, Уханов – орденом Отечественной войны II-й степени. Кроме того, командиру взвода присвоили звание лейтенанта.
Восточная Пруссия
«Очень хотелось домой, – признаётся Алексей Владимирович. – Четыре года не видел родных, да и усталость ощущалась.
К ликвидации вражеской группировки мы готовились тщательно. Даже учение провели. На рассвете 8 мая 1945 года заняли исходные позиции. Ждем приказа, и вдруг, во второй половине дня объявляют: Германия капитулировала. Если бы вы видели, что творилось в полку! Объятия, смех, слезы радости, песни, пляски, залпы огня – все смешалось в порыве всеобщего ликования. Утром 9 мая, когда нам уже официально объявили о победе, ликование продолжилось. В тот же день на фоне долгожданного торжества в память врезалась ужасающая картина. Мимо нас, низко опустив головы, неторопливо двигалась огромная колонна пленных гитлеровцев. Некогда бравые вояки в одночасье превратились в покорную серую массу – трагичный финал.
Война закончилась, но служба для многих офицеров продолжалась. Кавалер орденов Красного Знамени и Отечественной войны двух степеней старший лейтенант Алексей Уханов возвратился домой лишь летом 1946 года.
Дом близкий и далекий
Домой Уханов летел как на крыльях. Все село пришло посмотреть на доблестного воина. Офицерский китель, золотые погоны, ордена и медали магнитом притягивали молодых и старых. К тому же, Алексей ладно скроен, а ведь на фронт его провожали худеньким подростком.
Первые дни Алексей радовался встречам с родными, близкими и просто земляками. Позже, ближе познакомившись с жизнью селян, отважный фронтовик пришел в уныние. В каждом доме – непролазная грязь и жуткая нищета. Жены – без мужей, дети – без отцов. Сельхозартель дышала на ладан – никакой техники. Бабы замучены непосильным трудом, а что вырастят – забирает государство. Самим остается солома да мякина. Мать без времени состарилась. Селу, как воздух, нужны сильные крепкие мужики, а где их взять? Уханов примерил себя к сельскому укладу жизни и чуть не заплакал. Нет, он теперь – воин, а не землепашец. Война в корне изменила его мировоззрение – в селе не прижиться. Свои мысли Алексей высказал маме.
«Смотри, сынок, тебе жить. Поступай, как знаешь, – огорчилась Александра Герасимовна. – Я-то думала, будешь в доме хозяином, но, знать, не судьба…»
И подался фронтовик-победитель к родственникам в Подмосковье – ловить свою жар-птицу. Два года охотился за ней, но так и не поймал. Куда бы ни поступал на работу, его ожидало разочарование: ни ответственности, ни дисциплины, ни прилежания. Сплошное разгильдяйство, царившее кругом, бесило Алексея. Война приучила офицера к порядочности, добросовестности и дисциплине.
Зона
Однажды добрый человек посоветовал Уханову: «Попробуй, Алексей, свои силы в колонии для осужденных. Там найдешь все, о чем печешься: и дисциплину, и порядок, и прилежание в службе».
«Я загорелся, – говорит Алексей Владимирович. – Пошел устраиваться, взяли инструктором по боевой и физической подготовке. Присвоили звание старшего лейтенанта, выдали форму. И, знаете, я снова обрел армейское состояние. Круг моих обязанностей совпадал с внутренними потребностями. Строевая выучка, огневая подготовка, приемы самообороны, физическая закалка – вот что требовалось дать личному составу. Службу начал в колонии города Серпухова, затем переехал в Подольск. Дисциплину и порядок поставил так, что они оказались на порядок выше, чем в других исправительно-трудовых учреждениях Москвы и Подмосковья. Это не моя оценка, это – оценка инспекторов Главного управления ИТУ МВД СССР».
Вскоре Уханова пригласили в Управление исправительно-трудовых учреждений Москвы и Подмосковья на должность инспектора. И тут Алексей Владимирович не изменил фронтовым правилам. Во время инспекторских и контрольных проверок докапывался до сути. В документах отражал действительное положение вещей, никогда не кривил душой.
По окончании Высшей школы МВД СССР принципиального инспектора взяли в аппарат Главного управления исправительно-трудовых учреждений МВД СССР на должность старшего оперуполномоченного. Здесь служба оказалась намного масштабнее и сложнее. Приходилось не только инспектировать колонии и тюрьмы, но и готовить документы по улучшению их деятельности, проверять жалобы, выезжать на чрезвычайные происшествия, разбираться во взаимоотношениях начальников и подчиненных, разрабатывать должностные инструкции и нормативные акты. Все это капитану внутренней службы Уханову не было в тягость. Главное, чтобы дело спорилось. Руководство главка считало его одним из квалифицированных специалистов центрального аппарата. Поэтому часто посылало на выполнение сложных заданий. С одной стороны, это радовало, а с другой – настораживало. Имя вроде бы на слуху, а продвижения по службе нет. Менее способные сослуживцы каким-то чудом умудрялись обходить Уханова и в должности, и в звании. По складу характера Алексей Владимирович – не карьерист. Службист – да, тут ни прибавить, ни убавить! Он полагал, что деловые и профессиональные качества человека должны соответствовать тому должностному положению, которое занимает или на которое может претендовать. Иначе разрушается само понятие о справедливости.
Однажды с ним разоткровенничался заместитель начальника главка – человек толковой, и должность занимал по праву: «В жизни, уважаемый Алексей Владимирович, все переплетено и запутано, – сказал полковник. – Возьмем нашу систему. Назначаем, к примеру, комплексную проверку колонии или регионального управления. Трудимся неделю, а то и другую, чтобы выявить реальную картину. Материал «нарыли», и надо бы его подать таким, каков он есть. Ан нет. Отобразишь недостатки, а у начальника истекают сроки на получение специального звания. При наличии просчетов звания, как ты понимаешь, не видать, как своих ушей. Значит, материал надо скорректировать, либо опустить значимые факты. Ну, а если упущения вызваны по вине управленческих решений главка? Не будет же комиссия хлестать по лицу руководителей своего ведомства? Махровый негатив никому не нужен! Вот и сидят инспектора над лакировкой бумаг до тех пор, пока не сочтут их приемлемыми.
Вопрос о кадрах, который вы затронули, пожалуй, самый больной. Действительно, отдельные наши сотрудники не соответствует тем должностям, которые занимают. Но эти люди окопались, укоренились, овладели бюрократическими приемами и аппаратной игрой, поэтому и функционируют. Думающим специалистам, конечно, все это не по нутру, а значит, испытывают определенное неудовлетворение. И потом, существует система назначенцев. К нам их регулярно присылают партийные, советские и комсомольские органы на высокие и даже очень высокие должности. Назначенцы ни шатко, ни валко отработают какое-то время и уходят на пенсию с приличными деньгами. На их место приходят другие назначенцы, чтобы получить то же самое, перекрыв, таким образом, дорогу к продвижению нашим специалистам. Вы сколько лет трудитесь, Алексей Владимирович?»
«Десять».
«А должность?»
«Старший оперуполномоченный».
«Считайте, что этим чином и завершите карьеру, так как на освобождаемые руководящие должности давно выстроились в затылок партийные, советские и комсомольские работники, а также некая когорта лояльных людей. Среди них, не спорю, есть толковые персонажи, но все равно они – временщики».
«Это справедливо?» – нахмурился Уханов.
«Я так не считаю, но такова жизнь».
«И вы тоже пришли на высокую должность по накатанной схеме?»
«Мне повезло. Я был начальником колонии, меня проверяла высокая инстанция и нашла, что учреждение, возглавляемое мною, отвечает предъявляемым требованиям. Руководитель инспекторской бригады позвонил в МВД и порекомендовал на вакантную должность заместителя начальника главка. Если повезет – ещё стану генералом».
«Я вас первым поздравлю с высоким званием, а сам уйду на пенсию, – съязвил Уханов. – Впрочем, кто отпустит: мне всего тридцать шесть лет. В перспективе тоже могу стать генералом…»
«Алексей Владимирович, держите карман шире. С вашим характером и поисками справедливости, вам и до подполковника не дотянуть. Рекомендую умерить пыл и служить как все. Свою индивидуальность вы можете проявлять в иных ипостасях».
«Дело не в индивидуальности, а в принципе. Я считаю, что в основе нашей жизни лежать совесть и справедливость. Если же фронтовик утратит эти качества, то что остается делать другим?»
За порученный участок работы ветеран Великой Отечественной болел всей душой, предлагал разные организационные формы по его усовершенствованию. Однако каждый раз наталкивался на один и тот же вопрос: «Тебе это надо?»
Однажды взволнованный начальник бросил: «Уханов, не прыгай выше крыши, голову снесешь. Хочешь большего – бери тюрьму и наводи в ней порядок. Впрочем, тюрьма – это не стрелковый взвод!»
Алексей Владимирович тогда не на шутку обиделся. Побежал к начальнику главка и с ходу бухнул: «Товарищ генерал, дайте мне самую захудалую тюрьму, а через год присылайте комиссию для проверки».
Генерал пристально посмотрел в глаза подчиненного. Из центрального аппарата – и в тюрьму. Такого еще не было.
«Садитесь, докладывайте, что стряслось, кто обидел? – торопливо спросил генерал. – Может, устали или здоровье подводит?»
«Все в порядке, товарищ генерал. Просто возникло желание на людей посмотреть и себя показать».
«Ну-ну, в тюрьме есть, на кого посмотреть, там народ отборный».
«У меня самые серьезные намерения, товарищ генерал».
«Не сомневаюсь».
И чтобы закончить этот нелепый разговор, начальник главка решил наповал сразить своего собеседника.
«Значит, по тюрьме страдаете? Хорошо! В Магадан поедете? Кого бы я туда ни посылал – сбегали!»
«Я не сбегу, товарищ генерал!»
«Ладно, посмотрим, как будешь слезы лить. Иди, оформляй документы».
…Шел бурный 1960 год. Год оттепели, год пятнадцатилетия Великой Победы.
Семь лет в тюрьме
Уханов прибыл в Магадан, как на фронт. Учреждение влачило жалкое существование. Ранее сменилось несколько начальников. О соблюдении режима и дисциплины здесь давно забыли – плыли по течению.
Уханов собрал личный состав: «Кто хочет работать, оставайтесь. Кто устал – рапорт на стол о переходе в другие учреждения или увольнении. С начальниками подразделений – разговор особый».
На следующий день кое-кто попросился в отставку, в том числе оба заместителя начальника тюрьмы. Оставшиеся сотрудники затаились: что будет дальше? Что натворит этот товарищ из центра?
Ознакомившись с жизнью учреждения, Алексей Владимирович понял: весь тюремный механизм надо приводить в соответствие с законодательством, нормативными и регулирующими актами, над которыми когда-то работал сам.
«Начал с учебы, – рассказывает ветеран. – Изучал основы безопасности, предупреждения конфликтных ситуаций, приемов самообороны, несения службы дежурными нарядами. Каждый день – огневая и строевая подготовка. По результатам учебы принимал зачеты. Всему учил сам, никого не приглашал, потому что хорошо владел оружием, приемами рукопашного боя, знал строй, был знаменосцем полка. Фронт и Высшая школа МВД СССР ко всему этому меня подготовили. Кроме того, ежедневно проводил разбор «полетов», а раз в неделю подводил итоги. Знал кто и как работает.
Не поверите: через месяц-другой личный состав было не узнать. Люди оживились, подтянулись, проявляли интерес к службе, четко выполняли свои обязанности и мои поручения.
Кроме того, я установил жесткий контроль за несением службы дежурной сменой в дневное и ночное время. С нарушителей спрашивал по всей строгости, но никого не увольнял – давал шанс исправиться. Техническое состояние камер проверял лично. Установил тесные контакты с судом, прокуратурой, милицией. Получил поддержку и со стороны своего руководства – Управления исправительно-трудовых учреждений. Решение всех хозяйственных вопросов взвалил на себя. Осужденных и подследственных принимал по их просьбе. Обращения рассматривал тут же, разъяснял, что можно сделать, а что нельзя. Спал восемь часов в сутки, остальное время отдавал службе. Через год тюрьма вышла в лидеры по всем показателям. Ко мне на службу стали проситься сотрудники из других учреждений нашей системы. Понадобился еще год, чтобы все подразделения тюрьмы работали, как часы. Только тогда я облегченно вздохнул. Весь персонал был занят тем, чем должен был заниматься. За собой я оставил организационные, контрольные и управленческие функции».
Уханов семь лет провел в тюрьме. Осужденные в ней пребывали поневоле. Начальник – добровольно. Все семь лет тюрьма числилась в лидерах. Завистники не верили, что такое может быть. Проводились комплексные и контрольные проверки. Прокуратура не спускала глаз с тюрьмы. Но ни одна инстанция ни в чем не могла упрекнуть личный состав и его руководителя. Областной прокурор однажды заметил: «Уханов, к тебе неинтересно ходить – зацепиться не за что. А в справке я обязательно должен отразить какой-то негатив. Скажи, какой? Иначе мне не поверят».
«Нет, товарищ прокурор, пишите все, как есть – от правды не скроешься».
«Твоими устами, Алексей Владимирович, да мед бы пить».
Опытом работы Алексей Владимирович делился на страницах ведомственного издания, совещаниях и семинарах. Отчитывался перед руководством главка. Ничего не скрывал, был прозрачен, как стеклышко. По всему видно: начальник тюрьмы оставался доволен собой и своими делами.
Действительно, он нашел в себе мужество сделать все, на что был способен, доказать, что фронтовик – и в мирной жизни фронтовик.
На седьмом году «тюремной» жизни Уханов попросился в полноценный отпуск – уходил на полгода. Тюрьму оставлял безбоязненно, так как был уверен, что личный состав не подведет.
На «большой земле» Алексей Владимирович с семьей побывал в южных краях. Хорошо отдохнул, набрался сил, наведался и в родное село. Много дум передумал: не давал покоя фронт, да и тюрьма шевелила мозги. Приходилось быть начеку: в камерах содержались лица, приговоренные к расстрелу. Как они поведут себя, – одному богу известно, однако начальник обязан был все предусмотреть.
Один год выдался особенно тяжелым. В тюрьме находились 72 человека, обвиняемых в совершении преступления особо опасного характера – хищение золота. Следствие длилось восемь месяцев, да и суд не торопился. Надлежало обеспечить такой режим, который исключил бы утечку информации по уголовному делу и способствовал нормальной организации судебного преследования.
«На отдыхе вдруг созрело решение оставить Магадан и вернуться в Москву, – говорит Алексей Владимирович. – Ход моих мыслей был таков: все, что можно было сделать, я сделал. Самоутвердился, завоевал авторитет, подготовил смену. Да и с магаданским климатом тоже надо было считаться».
В конце отпуска о своих намерениях уведомил главк. Там, естественно, попросили не торопиться, да и о моем трудоустройстве следует подумать. По приезде в Магадан местное начальство как сговорилось: «Не отпустим и все!» Даже напомнили о партийной дисциплине. Уханов проявил настойчивость и убедил коллег по партийному цеху в необходимости возвращения в Москву.
В конце лета 1967 года он уже был в столице, в своей квартире.
Повеяло холодком
Отгладив мундир, Уханов заторопился в главк за назначением. Поздоровался с коллегами, обменялся репликами и… не ощутил тепла. Скорее, наоборот, в некогда родных стенах повеяло непонятным холодком. И руководство управления не было в восторге от его появления. Попросило с назначением повременить – надо было разобраться со штатным расписанием.
Ожидание затянулось, Алексей Владимирович снова наведался в главк. Заместитель начальника управления по кадрам сказал, как отрубил: «Начните-ка, Алексей Владимирович, сначала – поработайте пока старшим оперуполномоченным отдела тюрем, а дальше поглядим».
«Человек я, вроде бы, не робкого десятка, – тяжело вздохнул Уханов, – но при таких словах как-то сжался от собственного стыда. Предложение занять должность, с которой уходил семь лет назад, показалось мне издевательством. Хотел вспыхнуть, стукнуть кулаком по столу, но сдержался. Зачем? Кого удивишь? Хотя внутри все кипело и бурлило. Я всегда помнил о сдержанности и спокойно попросил лист бумаги. Не отходя от стола, написал рапорт об увольнении. Его спешно подписали и издали приказ. Так в 43 года я оказался на улице. В депрессию, правда, не впал, а начал искать работу. Находил быстро, но через месяц-другой увольнялся. Мой профессионализм и стремление организовать дело по-новому, мало кого интересовали».
Алексей Владимирович сменил несколько мест работы. Прижился лишь в одном из райисполкомов Москвы – был юристом, инспектором, помощником председателя. А когда перевалило за семьдесят, с чувством выполненного долга ушел на заслуженный отдых.
Отдых, конечно, относительный. Его, ветерана Великой Отечественной войны, часто приглашали на встречи с молодежью. Очевидца больших событий в жизни страны всегда слушали с большим интересом.
Размышления под открытым небом
Любопытно, чем все-таки занята голова 95-летнего ветерана каждый день и каждый час?
«Сейчас, конечно, больше всего задумываешься о здоровье, – отвечает Алексей Владимирович. – Организм пошаливает то здесь, то там. Знать, поизносился, чего-то ему не хватает. В комфортные дни хочется поразмышлять над фактами давно минувших событий, о той же войне. До сих пор поражаюсь, как я остался жив! Командир стрелкового взвода может быть убит если не в первом, то во втором бою – непременно, а я участвовал в десятках сражений и ничего – хожу по земле-матушке.
На фронте было трудно всем, но мне кажется, одна из самых тяжелых нош досталась нам, командирам взводов стрелковых подразделений. Ванька-встанька – вот кто такой взводный. Солдат, начальник, воспитатель и отец, все в одном лице. И в бою ему уготовлена первая пуля. Взводным надо ставить памятники на каждом шагу! Насколько мне известно, в России им нет ни одного монумента.
А что делают разного рода историки и не историки? Взялись ревизовать самые критические эпизоды войны и даже переосмысливать итоги Великой Победы. Зачем? Для чего? Обозлить фронтовиков? Извлечь дивиденды? Не удастся. Настоящую цену войне знают только те, кто ковал Победу. Кто кроме меня знает, как воевал мой взвод и я, командир? Вы ходили со мной в атаку? Нет! Шуршание архивными бумажками вам не поможет. Кровь проливали мы на полях сражений, а не вы – в архивах!»
Уханов поделился мыслями и о работе в учреждениях уголовно-исполнительной системы: «За многие годы службы пришел к убеждению, что в основе всех недоразумений, происходящих в колониях и тюрьмах, лежит один фактор – несоблюдение законодательства, нормативных и регулирующих актов. Понимаю, следовать им не так-то просто, в жизни все сложнее, чем на бумаге, но следовать надо, так как «момент истины» таится именно в соблюдении установленных правил. Разного рода уловки рано или поздно выползут наружу и ударят так, что мало не покажется. Это – первое.
Второе. Если ты начальник, то обязан внимательно отслеживать все процессы, происходящие в учреждении и работать на опережение, предвидеть ход возможных событий.
Третье. Начальник должен лично беседовать с осужденными, анализировать их просьбы и давать возможность реализовывать их права. Это верный путь предупреждения конфликтных ситуаций».
Жизнь в изоляции – суровая жизнь. Работа с осужденными – тяжелая физическая и психологическая ноша. Уханов сумел создать в тюрьме такой климат, в котором не было места для распрей как между самими осужденными, так и между администрацией и «контингентом». Фронтовик отважно воевал и умело трудился. Прожитые годы – незабываемые годы.
В конце беседы Алексей Владимирович снова вернулся к фронтовым дням: «Как я мог уцелеть, если личный состав полка из-за потерь менялся несколько раз? Задаю себе этот вопрос и не нахожу ответа. И спросить не у кого – один я остался. Мои однополчане все лежат в сырой земле…»
Рассказывает писатель Виктор Лыков.
Тульский мужик
Алексею Владимировичу Уханову – 95 лет. Высокий, широкоплечий, быстрый в движениях, он и в свои немалые годы выглядит настоящим русским богатырем. Нередко возраст и раны напоминают о себе, но он не сдается. Активно участвует в жизни ветеранской организации. Встречается со школьниками. Приходит в полковничьей форме с орденами и медалями. Ребята с интересом рассматривают все двадцать шесть наград. Допытываются: за что, какая самая дорогая? Чем ещё интересуются школьники? Да буквально всем. Даже о детстве фронтовика расспрашивают. Оно и понятно: все мы родом оттуда…
Алексей Владимирович Уханов родился 16 октября 1922 года в селе Никитское Тульской области. Крестьянин по происхождению. В семье было шестеро детей – все работали с малых лет. Время было голодное, холодное и трудное. Нищета лезла изо всех щелей. В двенадцать лет мальчишка работал, как заправский мужчина. Да и называл себя тульским мужиком – детства не видел. Колхоз «Родина» нуждался в детских руках.
Отец, Владимир Васильевич Уханов, дневал и ночевал на колхозном дворе, чтобы свести концы с концами. Мать, Александра Герасимовна, с темна до темна пропадала на животноводческой ферме, работа дяркой. Государство в больших количествах требовало молока. Рядом с родителями неотступно находились дети – помогали, как могли. Так и росли, не по годам взрослея.
В седьмом классе Алексей, будучи подвижным мальчишкой, по неосторожности упал. Ушиб ноги инициировал туберкулез кости. Коварная болезнь на два года отлучила парня от школы. Получить среднее образование не успел – началась война. Военкомат сразу же прислал повестку – явиться на сборный пункт. Тульский мужичок с котомкой за плечами отправился в сельсовет.
Далёкий Чебаркуль
Прошу Алексея Владимировича рассказать, с чего начиналась война, для него, уроженца тульского села.
Уханов погладил профессорскую бородку и бойко начал: «Призвали меня 7 августа 1941 года в разгар уборочной страды. Вечером вернулся с поля, а утром уже был в военкомате. Привезли нас на лошадях. Кругом и смех, и рыдания, и гармонь наяривает – все в одном флаконе. Не знаю, как у других, а у меня был один настрой – быстрее на фронт, да лупить немцев до тех пор, пока не дадут деру. Я был отчаянный и горячий, всегда лез вперед, никому не уступал. В драчках тем более.
Из района нас доставили в Тулу. На железнодорожной станции посадили в вагоны. Ребят – тьма тьмущая, эшелон длинный. Тронулись. Куда? Неизвестно. Ехали долго, лишь в дороге военные прошептали: «Прибудем в Чебаркуль». Что за Чебаркуль? Оказалось, это город в Челябинской области. Вон куда нас занесло…»
В Чебаркуле дислоцировались запасные полки. Здесь солдат готовили к отправке на фронт. Уханова определили в стрелковый батальон: одели, обули, выдали оружие. Две недели обучали военному делу и ждали приказа о переброске частей на передовую.
«И вдруг в наш полк нагрянули какие-то суровые люди, – продолжает Уханов. – Нас построили, сделали перекличку, назвали несколько фамилий, в том числе и мою. На плацу оставили человек восемьдесят, остальным приказали разойтись. Суровые люди тут же объявили: «Вы временно командируетесь на военный завод – работать».
«А как же фронт?» – запротестовал я. – «Не спеши, придёт и твоя очередь», – последовал ответ.
Меня приставили к пожилому токарю учеником. Мастер оказался первоклассным, быстро научил вытачивать болванки для снарядов. Так что через полгода я уже ходил в передовиках. Работали по двенадцать часов в сутки и даже больше.
Наступил 1942 год. Чувствую, моя «командировка» затягивается. Фашисты уже под Москвой, а я тут ветошью руки вытираю. Написал рапорт об отправке меня на фронт. Получил отказ: ты нужен здесь. Ладно, подождем, думаю. И вдруг получаю письмо от мамы. Она писала, мол, так и так, дорогой сынок, отец погиб под Москвой.
Меня обуяла ненависть к фашистам. Снова строчу заявление: «Хочу отомстить за гибель отца». Не подействовало. Отправки на передовую добился лишь к весне 1943 года.
Школа младших командиров
Из добровольцев сформировали стрелковый взвод. Эшелон из Челябинска прибыл в Орёл, на станцию Змеевка. Войска, кругом войска – готовилось Орловско-Курское сражение. Новобранцев выстроили на опушке леса. Из-за деревьев вынырнул приземистый майор.
«У кого за плечами – 7-10 классов, два шага вперед!», – подал он команду. Уханов вышел из строя. Майор продолжал:
«Чтобы воевать, надо учиться. Вас ожидает учебный батальон, школа младших командиров, а после – фронт».
Учебный батальон дислоцировался на опушке леса, в палатках. Курсантов муштровали с утра до вечера: разборка и сборка оружия, стрельбы, рукопашный бой, рытье окопов… Уханову это нравилось, он любил пострелять и подраться. Выдвинулся в отличники, стал командиром отделения.
Дни учёбы пролетели незаметно. Сержанта Уханова назначили помощником командира стрелкового взвода 1019-го стрелкового полка 308-й стрелковой дивизии Центрального фронта, которым командовал тогда Константин Рокоссовский. Полк готовился к наступлению.
Вперед! В атаку!
Как-то Уханова вызвал командир роты.
«Завтра идём в пекло, – сказал он. – Командование взводом примешь на себя. Офицера нет, справишься в бою – назначим командиром».
Утро 5 июля 1943 года выдалось жарким. Взвод Уханова окопался в поле за лесопосадками. Ждали приказа о наступлении. За спиной грохнула артиллерия. Минут через десять огонь стих.
«Слышу: «Вперед! В атаку!» – вспоминает Уханов. – Я рванулся первым, страха не было. Сделал два прыжка и остановился. Поднимутся ли солдаты? Смотрю: бегут. Обрадовался. Проскочили метров двадцать. Противник начал простреливать местность. Мы поползли. Я снова впереди. И вдруг взрывы: спереди, сзади, по сторонам. Загорелось поле, поднялся дым. Гарь, пыль, дышать нечем. Рвутся снаряды и мины, свистят осколки. С каждым разрывом над нами пролетают оторванные руки и головы. Жуть!
Заработала наша артиллерия. Из-за кустов выползли танки. Бой переместился в другую сторону. Прибежал командир роты: «Уханов, поднимай бойцов!» Я крикнул: «За мной!»
Стреляя на ходу, мы добежали до первой линии немецкой обороны. Видим: много фашистов осталась лежать в траншее. Пересчитал своих ребят – десятерых потеряли. Принесли обед, есть не хотелось. Голова гудела, тело не слушалось. Перед глазами стоял кошмар боя. Кашу одолели с трудом, затем неохотно поговорили и уснули.
«Комм, шнэль!»
Бои шли непрерывно, один за другим. Полк Уханова наступал четыре дня подряд. Продвинулись всего лишь на тридцать километров. Фашисты отчаянно сопротивлялись и грамотно отступали. Позиции сдавали только тогда, когда основные силы успевали закрепиться на новых высотах.
«Мы же несли огромные потери, – вздыхает Алексей Владимирович. – Приходилось ходить в атаку без поддержки танков, авиации и артиллерии, с одним автоматом да связкой гранат. Противник тем временем лупил из стволов всех калибров. Никакого спасения…
В середине июля мы пошли в очередное наступление. Взвод рассыпался по картофельному полю. Бегу впереди, бойцы – за мной. Снаряды начали взрываться с каждой секундой все чаще и ближе к нам. Я затаился во рву, залегли и солдаты. Фашисты словно озверели, били по всему полю. Нас наполовину засыпало землей и накрыло ботвой. Осколки жужжали в воздухе, как рой пчел. Враг почти целый день вёл огонь, не давая поднять головы. Угомонился лишь к вечеру – знать, выдохся.
Я поднялся, отряхнулся, огляделся – вокруг ни души. Где взвод? Где рота? Никак не могу сообразить. Побрел назад, натыкаясь на трупы и части тел, даже раненых не было. Направился к кустам: может быть, кто-то там остался в живых? Начало смеркаться, пригляделся: метрах в двухстах от меня маячат какие-то тени. Ускорил шаг и вдруг слышу: «Комм, шнэль!» Я остановился. Боже – немцы! Машут руками: мол, иди, иди быстрее…
Что делать? Не сдаваться же в плен. Молниеносно выхватываю гранаты и бросаю одну за другой – взрывы, пыль стеной… Пока фашисты очухались, я отбежал от них метров на сто. Застрочили автоматы, одна из пуль угодила в мой приклад и раздробила его. Я свалился в канаву, выглянул – погони нет. Под прикрытием кустов заторопился к горящей деревне. Смотрю, навстречу спешит наш старшина с двумя солдатами и кашей.
«О, Уханов! – крикнул он. – Где рота? Где взвод? Каша поспела».
Я горько бросил: «Нет ни взвода, ни роты»… И от еды отказался. В глотке она стала бы колом – столько бойцов полегло, а кто-то наверняка попал в плен. Недаром же гитлеровцы орали «Комм, шнэль!» Видимо, они обошли нас с фланга и вклинились в тыл.
Вместе со старшиной я отыскал штаб полка, который направил меня в другой батальон принимать новый взвод».
Не стало батальона
Комбатом оказался майор, который обучал Уханова в школе младших командиров. Он и представил сержанта взводу, успевшему уже побывать в боях. Все бойцы были молодые, и, видать, озорные. Алексей подумал, что с ними будет нелегко, но, к своему удивлению, быстро нашел общий язык. Их объединило крестьянское происхождение.
«Мне и с новым взводом не повезло, – вздыхает Алексей Владимирович. – В одном из наступлений наш батальон попал под шквальный огонь на передней линии немецкой обороны. Многие бойцы погибли, а несколько человек все-таки захватили неприятельские позиции, в их числе были я и командир батальона – человек очень отважный.
«Уханов, давай проверим «гнёзда», – обратился ко мне майор. – Не остался ли кто в них».
Заглянули в один окоп – там немецкий офицер прятался, направил на нас автоматный ствол. Ещё секунда и – прощай белый свет. Я опередил гитлеровца: нажал на спусковой крючок первым и выдал очередь. Офицер безжизненно повалился на землю. Комбат пулей вылетел из окопа со словами: « Спасибо тебе, Уханов! Если бы не ты, где мы были бы сейчас»…
Затем обшарили кусты и траншеи – всюду погибшие, полегли почти все бойцы батальона. Меня же словно берег ангел-хранитель – люди гибли рядом со мной, а я оставался целым и невредимым. Пули свистели у виска, осколки царапали кожу – и ничего! После каждого боя взвод таял наполовину. А ведь, по логике вещей, пулю-дуру я должен был принять первым, потому что первым поднимался в атаку. Но она обходила меня стороной, а вот других не щадила.
Однажды я стоял рядом с командиром роты и обсуждал направление атаки. Откуда ни возьмись – снаряд, который разорвался метрах в пятнадцати от нас. Мы оба упали на землю, осколки просвистели над головой, затем я встал, стряхнул пыль, а командир роты не поднимается. Толкаю его: «Товарищ старший лейтенант, нам пора». Он молчит. Бросил взгляд на его грудь – по гимнастерке расползалось кровавое пятно. Осколок снаряда попал точно в сердце. Стояли же рядом – его нет, а я разговариваю с вами. Такие вот чудеса бывали на фронте…»
Первый орден
Между тем бои продолжались, враг не только отступал, но и контратаковал. Отдельные населенные пункты по нескольку раз переходили из рук в руки. А из одного сильно укрепленного района нашим войскам прорыва никак не удавалось выбить противника.
«Во второй половине августа подтянули наш полк, – рассказывает фронтовик. – Стояла невыносимая жара, мы изнывали от жажды и духоты. К тому же батальоны окапались на открытой местности. Гитлеровцы сосредоточили свои силы за болотом, на опушке леса, и тщательно наблюдали за нашим передвижением.
В беседе со мной комбат обмолвился, что до нашего прихода здесь погибли три полка. Бой будет смертельным. Правда, разведка донесла, что часть войск гитлеровцы вывели вглубь обороны. Моему взводу предстояло преодолеть край болота, перемахнуть через завалы деревьев и выбить врага из передних траншей».
Уханов собрал командиров отделений, вместе осмотрели болотце и лесной завал. Стали думать, как обхитрить фашистов – поспорили. В конце концов, решили, что лучше всего продвигаться по болоту небольшими группами, обмотав головы травой.
Перед наступлением солдаты на всякий случай обменялись адресами. Авось кто-нибудь останется жив и навестит родственников, тех, кого настигнет пуля.
Конец мощной артподготовки означал начало атаки. Взвод Уханова пополз по болоту, поросшему травой. Воды не было, но поверхность «дышала» под локтями и коленями. Противник периодически попугивал пулеметными очередями, а при приближении к завалам открыл шквальный огонь: видимо, заметил странные передвигающиеся «кочки». Рядом с Ухановым ранило бойца – взяли «на буксир».
«Болото преодолели с небольшими потерями, – замечает Алексей Владимирович. – Рассредоточились вдоль завалов, чтобы «взять» их. Стали подтягиваться и другие подразделения. Это было нам на руку, так как они отвлекали огонь на себя. Улучив момент, я передал по цепочке: «Вперед!» И мы разом перемахнули через преграду. Перед нами – траншеи, гитлеровцы, а перед лицом, метрах в пяти, обер-лейтенант прицеливается в меня. Выстрелил, но промахнулся – пуля чирикнула у самого затылка. Я упал, офицер, видимо, подумал, «рус – капут!», и юркнул в окоп. Вслед фашисту я бросил гранату. Взрыв разнес укрытие вместе с гитлеровцем.
Гранатами и автоматами мы расчистили путь ко второй линии обороны – часть немцев уничтожили, часть разбежалась по лесу.
Командир полка наблюдал за действиями взвода Уханова и был поражен суворовским натиском подразделения и его командира. После сражения сержанта вызвали в штаб.
«Взводный, ты совершил подвиг, – сказал командир полка. – Надо было бы представить тебя к званию Героя Советского Союза. Да видишь, какая обстановка? Настоящая Огненная дуга, да и волокита с этим званием большая. Получишь орден Красного Знамени – жди».
«И действительно, вскоре награда пришла. – Ветеран смахнул накатившиеся слезы. – Это была первая моя боевая награда, полученная на курской земле».
В ходе сражений, сталкиваясь с другими подразделениями, Уханов невольно всматривался в награды сержантов, но до самого победного конца так и не увидел подобного ордена ни у одного из них.
В двадцатых числах августа 1943 года завершилась битва на Курской дуге. Враг потерпел сокрушительное поражение. Стрелковый полк Уханова вывели на кратковременный отдых и пополнение. Офицеров, как и прежде, не хватало. Алексея официально – приказом назначили командиром взвода.
Три схватки
Готовилась операция по освобождению Белоруссии. 48-ю армию, в составе которой находился полк Уханова, передали I-му Белорусскому, затем – II-му Белорусскому фронтам.
На Белорусской земле пехотинцы встретились с не менее чем на Орловском направлении ожесточенным сопротивлением врага, но у бойцов уже был боевой опыт. Они не лезли напролом, в лоб, а больше действовали скрытыми маневрами. Не обходилось, конечно, без атак и контратак. Однажды они освободили важный стратегический пункт. Противник никак не хотел мириться с его потерей.
«В течение дня гитлеровцы трижды атаковали нас, – рассказывает Уханов. – Отобьем одну огневую волну – накатывается другая, а за ней – третья, с еще большей мощностью. Гитлеровцев положили – несть числа, и они изрядно нас потрепали. Мой взвод уменьшился ровно наполовину. Сам я был тяжело ранен в область таза. В медсанбат меня доставили после затишья, а осколок снаряда удалили уже в госпитале. После выздоровления – снова полк, где мне сообщили, что я награжден орденом Отечественной войны I-й степени».
Бои продолжались, а с ними – и потери. Уханов даже не успевал толком познакомиться со своими солдатами – они погибали в первых же боях. Взвод пополнялся за счет мужчин старшего возраста, но не обстрелянных. Сержанту тяжело было поднимать их в атаку, а во время контратаки некоторые солдаты норовили отсидеться в безопасном месте. Хорошо известно, что даже если один воин запаникует во время боя, то подразделение психологически выбивается из колеи. Во взводе Уханова был случай, когда один пятидесятилетний боец перед атакой пополз в кусты, чтобы отлежаться до окончания боя.
Сержант выхватил пистолет и заорал: «Назад! Пристрелю!» Солдат вернулся в траншею. Уханов приставил к беглецу командира отделения, который не спускал с него глаз. Взвод отбил атаку, труса отправили в штаб для разбирательства, а «старики» стали высказывать слова благодарности в адрес Алексея за то, что не допустил паники на поле боя.
После изматывающих атак неожиданно наступило затишье. Уханова вызвал командир полка:
«Пришел приказ об откомандировании тебя на курсы младших лейтенантов. Завтра в путь-дорогу. И возвращайся, будем ждать».
Сержанту не хотелось расставаться с боевыми друзями, притерся, свыкся, да и горечь за гибель отца не улеглась. Но приказ есть приказ.
Прибалтийский фронт
Учеба давалась легко. То, о чем твердили преподаватели, боевые офицеры, Алексей испытывал на себе в боях. Тем не менее, стремился от них взять все, что могло пригодиться на передовой. А еще – скучал по полку, своему взводу, мысленно стремился к ним. Пять месяцев учебы казались вечностью. Родной полк, конечно, ушел далеко на запад, новоиспеченному младшему лейтенанту не пришлось догонять его. Разворачивались горячие бои за освобождение Прибалтики. Уханова направили в 1312-й стрелковый полк командиром взвода.
«Враг отчаянно сопротивлялся, – вспоминает ветеран, – но уже по всему чувствовалось – агонизируют гитлеровцы. Поэтому мы сравнительно быстро очистили от них Литву, Латвию и Эстонию, а затем взяли в клещи Кёнигсберг. От безысходного положения фашисты сникли и стали сдаваться. Отсюда наш путь лежал к песчаной косе, на которой сосредоточилась крупная группировка эсесовских войск. Задача была одна – окружить и уничтожить их. К месту дислокации отправились пешком».
Наступил май. Тепло, настроение бодрое, вот-вот конец войне. Колонну замыкал взвод Уханова. Миновав поле, полк вышел к лесной полосе. Офицер оглянулся – не отстал ли кто? И вдруг заметил, как в тыл подразделений части заходит большая группа эсесовцев. Вышагивают во весь рост, стреляют от пояса – настоящая психологическая атака. Уханов крикнул: «Взвод, противник с тыла!». Бойцы развернулись и залегли цепью. «По фашистской сволочи – огонь!» Дали залп. Эсесовцы не останавливаются и не ложатся – напирают. Дали еще залп. Идут, не обращая внимания на убитых. Взвод налегает на автоматы и пулеметы. Гитлеровцы, словно ошалевшие, прут и прут, образовав сплошную стену огня. Худо пришлось бы взводу, если бы не наши танки, неожиданно выскочившие из-за леса. «Броня» сходу врезалась в орущие эсесовские цепи и подавила их. Позже выяснилось, что пьяные эсесовцы-смертники имели намерение разгромить на марше весь стрелковый полк.
Личный состав взвода был награжден медалями, Уханов – орденом Отечественной войны II-й степени. Кроме того, командиру взвода присвоили звание лейтенанта.
Восточная Пруссия
«Очень хотелось домой, – признаётся Алексей Владимирович. – Четыре года не видел родных, да и усталость ощущалась.
К ликвидации вражеской группировки мы готовились тщательно. Даже учение провели. На рассвете 8 мая 1945 года заняли исходные позиции. Ждем приказа, и вдруг, во второй половине дня объявляют: Германия капитулировала. Если бы вы видели, что творилось в полку! Объятия, смех, слезы радости, песни, пляски, залпы огня – все смешалось в порыве всеобщего ликования. Утром 9 мая, когда нам уже официально объявили о победе, ликование продолжилось. В тот же день на фоне долгожданного торжества в память врезалась ужасающая картина. Мимо нас, низко опустив головы, неторопливо двигалась огромная колонна пленных гитлеровцев. Некогда бравые вояки в одночасье превратились в покорную серую массу – трагичный финал.
Война закончилась, но служба для многих офицеров продолжалась. Кавалер орденов Красного Знамени и Отечественной войны двух степеней старший лейтенант Алексей Уханов возвратился домой лишь летом 1946 года.
Дом близкий и далекий
Домой Уханов летел как на крыльях. Все село пришло посмотреть на доблестного воина. Офицерский китель, золотые погоны, ордена и медали магнитом притягивали молодых и старых. К тому же, Алексей ладно скроен, а ведь на фронт его провожали худеньким подростком.
Первые дни Алексей радовался встречам с родными, близкими и просто земляками. Позже, ближе познакомившись с жизнью селян, отважный фронтовик пришел в уныние. В каждом доме – непролазная грязь и жуткая нищета. Жены – без мужей, дети – без отцов. Сельхозартель дышала на ладан – никакой техники. Бабы замучены непосильным трудом, а что вырастят – забирает государство. Самим остается солома да мякина. Мать без времени состарилась. Селу, как воздух, нужны сильные крепкие мужики, а где их взять? Уханов примерил себя к сельскому укладу жизни и чуть не заплакал. Нет, он теперь – воин, а не землепашец. Война в корне изменила его мировоззрение – в селе не прижиться. Свои мысли Алексей высказал маме.
«Смотри, сынок, тебе жить. Поступай, как знаешь, – огорчилась Александра Герасимовна. – Я-то думала, будешь в доме хозяином, но, знать, не судьба…»
И подался фронтовик-победитель к родственникам в Подмосковье – ловить свою жар-птицу. Два года охотился за ней, но так и не поймал. Куда бы ни поступал на работу, его ожидало разочарование: ни ответственности, ни дисциплины, ни прилежания. Сплошное разгильдяйство, царившее кругом, бесило Алексея. Война приучила офицера к порядочности, добросовестности и дисциплине.
Зона
Однажды добрый человек посоветовал Уханову: «Попробуй, Алексей, свои силы в колонии для осужденных. Там найдешь все, о чем печешься: и дисциплину, и порядок, и прилежание в службе».
«Я загорелся, – говорит Алексей Владимирович. – Пошел устраиваться, взяли инструктором по боевой и физической подготовке. Присвоили звание старшего лейтенанта, выдали форму. И, знаете, я снова обрел армейское состояние. Круг моих обязанностей совпадал с внутренними потребностями. Строевая выучка, огневая подготовка, приемы самообороны, физическая закалка – вот что требовалось дать личному составу. Службу начал в колонии города Серпухова, затем переехал в Подольск. Дисциплину и порядок поставил так, что они оказались на порядок выше, чем в других исправительно-трудовых учреждениях Москвы и Подмосковья. Это не моя оценка, это – оценка инспекторов Главного управления ИТУ МВД СССР».
Вскоре Уханова пригласили в Управление исправительно-трудовых учреждений Москвы и Подмосковья на должность инспектора. И тут Алексей Владимирович не изменил фронтовым правилам. Во время инспекторских и контрольных проверок докапывался до сути. В документах отражал действительное положение вещей, никогда не кривил душой.
По окончании Высшей школы МВД СССР принципиального инспектора взяли в аппарат Главного управления исправительно-трудовых учреждений МВД СССР на должность старшего оперуполномоченного. Здесь служба оказалась намного масштабнее и сложнее. Приходилось не только инспектировать колонии и тюрьмы, но и готовить документы по улучшению их деятельности, проверять жалобы, выезжать на чрезвычайные происшествия, разбираться во взаимоотношениях начальников и подчиненных, разрабатывать должностные инструкции и нормативные акты. Все это капитану внутренней службы Уханову не было в тягость. Главное, чтобы дело спорилось. Руководство главка считало его одним из квалифицированных специалистов центрального аппарата. Поэтому часто посылало на выполнение сложных заданий. С одной стороны, это радовало, а с другой – настораживало. Имя вроде бы на слуху, а продвижения по службе нет. Менее способные сослуживцы каким-то чудом умудрялись обходить Уханова и в должности, и в звании. По складу характера Алексей Владимирович – не карьерист. Службист – да, тут ни прибавить, ни убавить! Он полагал, что деловые и профессиональные качества человека должны соответствовать тому должностному положению, которое занимает или на которое может претендовать. Иначе разрушается само понятие о справедливости.
Однажды с ним разоткровенничался заместитель начальника главка – человек толковой, и должность занимал по праву: «В жизни, уважаемый Алексей Владимирович, все переплетено и запутано, – сказал полковник. – Возьмем нашу систему. Назначаем, к примеру, комплексную проверку колонии или регионального управления. Трудимся неделю, а то и другую, чтобы выявить реальную картину. Материал «нарыли», и надо бы его подать таким, каков он есть. Ан нет. Отобразишь недостатки, а у начальника истекают сроки на получение специального звания. При наличии просчетов звания, как ты понимаешь, не видать, как своих ушей. Значит, материал надо скорректировать, либо опустить значимые факты. Ну, а если упущения вызваны по вине управленческих решений главка? Не будет же комиссия хлестать по лицу руководителей своего ведомства? Махровый негатив никому не нужен! Вот и сидят инспектора над лакировкой бумаг до тех пор, пока не сочтут их приемлемыми.
Вопрос о кадрах, который вы затронули, пожалуй, самый больной. Действительно, отдельные наши сотрудники не соответствует тем должностям, которые занимают. Но эти люди окопались, укоренились, овладели бюрократическими приемами и аппаратной игрой, поэтому и функционируют. Думающим специалистам, конечно, все это не по нутру, а значит, испытывают определенное неудовлетворение. И потом, существует система назначенцев. К нам их регулярно присылают партийные, советские и комсомольские органы на высокие и даже очень высокие должности. Назначенцы ни шатко, ни валко отработают какое-то время и уходят на пенсию с приличными деньгами. На их место приходят другие назначенцы, чтобы получить то же самое, перекрыв, таким образом, дорогу к продвижению нашим специалистам. Вы сколько лет трудитесь, Алексей Владимирович?»
«Десять».
«А должность?»
«Старший оперуполномоченный».
«Считайте, что этим чином и завершите карьеру, так как на освобождаемые руководящие должности давно выстроились в затылок партийные, советские и комсомольские работники, а также некая когорта лояльных людей. Среди них, не спорю, есть толковые персонажи, но все равно они – временщики».
«Это справедливо?» – нахмурился Уханов.
«Я так не считаю, но такова жизнь».
«И вы тоже пришли на высокую должность по накатанной схеме?»
«Мне повезло. Я был начальником колонии, меня проверяла высокая инстанция и нашла, что учреждение, возглавляемое мною, отвечает предъявляемым требованиям. Руководитель инспекторской бригады позвонил в МВД и порекомендовал на вакантную должность заместителя начальника главка. Если повезет – ещё стану генералом».
«Я вас первым поздравлю с высоким званием, а сам уйду на пенсию, – съязвил Уханов. – Впрочем, кто отпустит: мне всего тридцать шесть лет. В перспективе тоже могу стать генералом…»
«Алексей Владимирович, держите карман шире. С вашим характером и поисками справедливости, вам и до подполковника не дотянуть. Рекомендую умерить пыл и служить как все. Свою индивидуальность вы можете проявлять в иных ипостасях».
«Дело не в индивидуальности, а в принципе. Я считаю, что в основе нашей жизни лежать совесть и справедливость. Если же фронтовик утратит эти качества, то что остается делать другим?»
За порученный участок работы ветеран Великой Отечественной болел всей душой, предлагал разные организационные формы по его усовершенствованию. Однако каждый раз наталкивался на один и тот же вопрос: «Тебе это надо?»
Однажды взволнованный начальник бросил: «Уханов, не прыгай выше крыши, голову снесешь. Хочешь большего – бери тюрьму и наводи в ней порядок. Впрочем, тюрьма – это не стрелковый взвод!»
Алексей Владимирович тогда не на шутку обиделся. Побежал к начальнику главка и с ходу бухнул: «Товарищ генерал, дайте мне самую захудалую тюрьму, а через год присылайте комиссию для проверки».
Генерал пристально посмотрел в глаза подчиненного. Из центрального аппарата – и в тюрьму. Такого еще не было.
«Садитесь, докладывайте, что стряслось, кто обидел? – торопливо спросил генерал. – Может, устали или здоровье подводит?»
«Все в порядке, товарищ генерал. Просто возникло желание на людей посмотреть и себя показать».
«Ну-ну, в тюрьме есть, на кого посмотреть, там народ отборный».
«У меня самые серьезные намерения, товарищ генерал».
«Не сомневаюсь».
И чтобы закончить этот нелепый разговор, начальник главка решил наповал сразить своего собеседника.
«Значит, по тюрьме страдаете? Хорошо! В Магадан поедете? Кого бы я туда ни посылал – сбегали!»
«Я не сбегу, товарищ генерал!»
«Ладно, посмотрим, как будешь слезы лить. Иди, оформляй документы».
…Шел бурный 1960 год. Год оттепели, год пятнадцатилетия Великой Победы.
Семь лет в тюрьме
Уханов прибыл в Магадан, как на фронт. Учреждение влачило жалкое существование. Ранее сменилось несколько начальников. О соблюдении режима и дисциплины здесь давно забыли – плыли по течению.
Уханов собрал личный состав: «Кто хочет работать, оставайтесь. Кто устал – рапорт на стол о переходе в другие учреждения или увольнении. С начальниками подразделений – разговор особый».
На следующий день кое-кто попросился в отставку, в том числе оба заместителя начальника тюрьмы. Оставшиеся сотрудники затаились: что будет дальше? Что натворит этот товарищ из центра?
Ознакомившись с жизнью учреждения, Алексей Владимирович понял: весь тюремный механизм надо приводить в соответствие с законодательством, нормативными и регулирующими актами, над которыми когда-то работал сам.
«Начал с учебы, – рассказывает ветеран. – Изучал основы безопасности, предупреждения конфликтных ситуаций, приемов самообороны, несения службы дежурными нарядами. Каждый день – огневая и строевая подготовка. По результатам учебы принимал зачеты. Всему учил сам, никого не приглашал, потому что хорошо владел оружием, приемами рукопашного боя, знал строй, был знаменосцем полка. Фронт и Высшая школа МВД СССР ко всему этому меня подготовили. Кроме того, ежедневно проводил разбор «полетов», а раз в неделю подводил итоги. Знал кто и как работает.
Не поверите: через месяц-другой личный состав было не узнать. Люди оживились, подтянулись, проявляли интерес к службе, четко выполняли свои обязанности и мои поручения.
Кроме того, я установил жесткий контроль за несением службы дежурной сменой в дневное и ночное время. С нарушителей спрашивал по всей строгости, но никого не увольнял – давал шанс исправиться. Техническое состояние камер проверял лично. Установил тесные контакты с судом, прокуратурой, милицией. Получил поддержку и со стороны своего руководства – Управления исправительно-трудовых учреждений. Решение всех хозяйственных вопросов взвалил на себя. Осужденных и подследственных принимал по их просьбе. Обращения рассматривал тут же, разъяснял, что можно сделать, а что нельзя. Спал восемь часов в сутки, остальное время отдавал службе. Через год тюрьма вышла в лидеры по всем показателям. Ко мне на службу стали проситься сотрудники из других учреждений нашей системы. Понадобился еще год, чтобы все подразделения тюрьмы работали, как часы. Только тогда я облегченно вздохнул. Весь персонал был занят тем, чем должен был заниматься. За собой я оставил организационные, контрольные и управленческие функции».
Уханов семь лет провел в тюрьме. Осужденные в ней пребывали поневоле. Начальник – добровольно. Все семь лет тюрьма числилась в лидерах. Завистники не верили, что такое может быть. Проводились комплексные и контрольные проверки. Прокуратура не спускала глаз с тюрьмы. Но ни одна инстанция ни в чем не могла упрекнуть личный состав и его руководителя. Областной прокурор однажды заметил: «Уханов, к тебе неинтересно ходить – зацепиться не за что. А в справке я обязательно должен отразить какой-то негатив. Скажи, какой? Иначе мне не поверят».
«Нет, товарищ прокурор, пишите все, как есть – от правды не скроешься».
«Твоими устами, Алексей Владимирович, да мед бы пить».
Опытом работы Алексей Владимирович делился на страницах ведомственного издания, совещаниях и семинарах. Отчитывался перед руководством главка. Ничего не скрывал, был прозрачен, как стеклышко. По всему видно: начальник тюрьмы оставался доволен собой и своими делами.
Действительно, он нашел в себе мужество сделать все, на что был способен, доказать, что фронтовик – и в мирной жизни фронтовик.
На седьмом году «тюремной» жизни Уханов попросился в полноценный отпуск – уходил на полгода. Тюрьму оставлял безбоязненно, так как был уверен, что личный состав не подведет.
На «большой земле» Алексей Владимирович с семьей побывал в южных краях. Хорошо отдохнул, набрался сил, наведался и в родное село. Много дум передумал: не давал покоя фронт, да и тюрьма шевелила мозги. Приходилось быть начеку: в камерах содержались лица, приговоренные к расстрелу. Как они поведут себя, – одному богу известно, однако начальник обязан был все предусмотреть.
Один год выдался особенно тяжелым. В тюрьме находились 72 человека, обвиняемых в совершении преступления особо опасного характера – хищение золота. Следствие длилось восемь месяцев, да и суд не торопился. Надлежало обеспечить такой режим, который исключил бы утечку информации по уголовному делу и способствовал нормальной организации судебного преследования.
«На отдыхе вдруг созрело решение оставить Магадан и вернуться в Москву, – говорит Алексей Владимирович. – Ход моих мыслей был таков: все, что можно было сделать, я сделал. Самоутвердился, завоевал авторитет, подготовил смену. Да и с магаданским климатом тоже надо было считаться».
В конце отпуска о своих намерениях уведомил главк. Там, естественно, попросили не торопиться, да и о моем трудоустройстве следует подумать. По приезде в Магадан местное начальство как сговорилось: «Не отпустим и все!» Даже напомнили о партийной дисциплине. Уханов проявил настойчивость и убедил коллег по партийному цеху в необходимости возвращения в Москву.
В конце лета 1967 года он уже был в столице, в своей квартире.
Повеяло холодком
Отгладив мундир, Уханов заторопился в главк за назначением. Поздоровался с коллегами, обменялся репликами и… не ощутил тепла. Скорее, наоборот, в некогда родных стенах повеяло непонятным холодком. И руководство управления не было в восторге от его появления. Попросило с назначением повременить – надо было разобраться со штатным расписанием.
Ожидание затянулось, Алексей Владимирович снова наведался в главк. Заместитель начальника управления по кадрам сказал, как отрубил: «Начните-ка, Алексей Владимирович, сначала – поработайте пока старшим оперуполномоченным отдела тюрем, а дальше поглядим».
«Человек я, вроде бы, не робкого десятка, – тяжело вздохнул Уханов, – но при таких словах как-то сжался от собственного стыда. Предложение занять должность, с которой уходил семь лет назад, показалось мне издевательством. Хотел вспыхнуть, стукнуть кулаком по столу, но сдержался. Зачем? Кого удивишь? Хотя внутри все кипело и бурлило. Я всегда помнил о сдержанности и спокойно попросил лист бумаги. Не отходя от стола, написал рапорт об увольнении. Его спешно подписали и издали приказ. Так в 43 года я оказался на улице. В депрессию, правда, не впал, а начал искать работу. Находил быстро, но через месяц-другой увольнялся. Мой профессионализм и стремление организовать дело по-новому, мало кого интересовали».
Алексей Владимирович сменил несколько мест работы. Прижился лишь в одном из райисполкомов Москвы – был юристом, инспектором, помощником председателя. А когда перевалило за семьдесят, с чувством выполненного долга ушел на заслуженный отдых.
Отдых, конечно, относительный. Его, ветерана Великой Отечественной войны, часто приглашали на встречи с молодежью. Очевидца больших событий в жизни страны всегда слушали с большим интересом.
Размышления под открытым небом
Любопытно, чем все-таки занята голова 95-летнего ветерана каждый день и каждый час?
«Сейчас, конечно, больше всего задумываешься о здоровье, – отвечает Алексей Владимирович. – Организм пошаливает то здесь, то там. Знать, поизносился, чего-то ему не хватает. В комфортные дни хочется поразмышлять над фактами давно минувших событий, о той же войне. До сих пор поражаюсь, как я остался жив! Командир стрелкового взвода может быть убит если не в первом, то во втором бою – непременно, а я участвовал в десятках сражений и ничего – хожу по земле-матушке.
На фронте было трудно всем, но мне кажется, одна из самых тяжелых нош досталась нам, командирам взводов стрелковых подразделений. Ванька-встанька – вот кто такой взводный. Солдат, начальник, воспитатель и отец, все в одном лице. И в бою ему уготовлена первая пуля. Взводным надо ставить памятники на каждом шагу! Насколько мне известно, в России им нет ни одного монумента.
А что делают разного рода историки и не историки? Взялись ревизовать самые критические эпизоды войны и даже переосмысливать итоги Великой Победы. Зачем? Для чего? Обозлить фронтовиков? Извлечь дивиденды? Не удастся. Настоящую цену войне знают только те, кто ковал Победу. Кто кроме меня знает, как воевал мой взвод и я, командир? Вы ходили со мной в атаку? Нет! Шуршание архивными бумажками вам не поможет. Кровь проливали мы на полях сражений, а не вы – в архивах!»
Уханов поделился мыслями и о работе в учреждениях уголовно-исполнительной системы: «За многие годы службы пришел к убеждению, что в основе всех недоразумений, происходящих в колониях и тюрьмах, лежит один фактор – несоблюдение законодательства, нормативных и регулирующих актов. Понимаю, следовать им не так-то просто, в жизни все сложнее, чем на бумаге, но следовать надо, так как «момент истины» таится именно в соблюдении установленных правил. Разного рода уловки рано или поздно выползут наружу и ударят так, что мало не покажется. Это – первое.
Второе. Если ты начальник, то обязан внимательно отслеживать все процессы, происходящие в учреждении и работать на опережение, предвидеть ход возможных событий.
Третье. Начальник должен лично беседовать с осужденными, анализировать их просьбы и давать возможность реализовывать их права. Это верный путь предупреждения конфликтных ситуаций».
Жизнь в изоляции – суровая жизнь. Работа с осужденными – тяжелая физическая и психологическая ноша. Уханов сумел создать в тюрьме такой климат, в котором не было места для распрей как между самими осужденными, так и между администрацией и «контингентом». Фронтовик отважно воевал и умело трудился. Прожитые годы – незабываемые годы.
В конце беседы Алексей Владимирович снова вернулся к фронтовым дням: «Как я мог уцелеть, если личный состав полка из-за потерь менялся несколько раз? Задаю себе этот вопрос и не нахожу ответа. И спросить не у кого – один я остался. Мои однополчане все лежат в сырой земле…»
1945 год. Восточная Прусия
А.В. Уханов
А.В. Уханов в Центральном музее МВД России
А.В. Уханов (слева) в посёлке Поныри Курской области
А.В. Уханов с Митрополитом Курским и Рыльским Германом
Н.Д. Горлов, А.В. Уханов (справа)
В ЦКБ МВД России на Аллее ветеранов
