Сегодня исполняется 100 лет со дня рождения Всеволода Михайловича Боброва
Споры о том, в чём Всеволод Бобров был гениальнее – в футболе или хоккее – бесполезны. Тех, кто непосредственно видел его на зелёном поле или на хоккейной площадке, всё меньше. Поскольку записанных целиком матчей в архивах практически нет, остается доверять современникам и давать волю воображению.
Я, конечно, принимаю формулу «в футболе Бобров был великим, а в хоккее – гениальным», но тут следует сделать одно уточнение – в каком хоккее? Многие считают, что прежде всего в хоккее с мячом, который, придя из Скандинавии, стал национальной русской игрой гораздо раньше, чем к нам пришел хоккей канадский.
Давайте посчитаем. Мяч на льду Сева гонял с малолетства и вплоть до 1946 года, ну никак не меньше 15 лет. С «шайбой» он закончил в 1957-м, три года тренировал хоккейный «Спартак», еще два с небольшим года – сборную СССР. То на то примерно и выходит, при всей несоизмеримости достижений и уровня выступлений – два Кубка СССР в хоккее с мячом на одних весах, а на других – олимпийское чемпионство, «золото» чемпионата мира, множество других наград и зафиксированных рекордов.
По словам очевидцев, на необъятном просторе ледовой поляны удержать набравшего ход Боброва редко кому удавалось, единственным способом было не дать получить ему плетеный мяч. Скорость, маневренность, техника владения клюшкой, устойчивость, мгновенная реакция на смену ситуации, удар – можно долго перечислять то, что изумило великого футбольного тренера Бориса Аркадьева, когда он впервые увидел Севу Боброва на льду. Увидел и понял, каким может быть в исполнении новобранца ЦДКА футбол – зимой 1945-го о канадском хоккее еще не было речи.
Писатель Александр Нилин, общавшийся с Бобровым в Красногорском госпитале, донес до нас его мысль о том, что футбол – игра более сложная, чем хоккей, что ничуть не умаляет достоинства «шайбы». О том, что футбол адекватнее именно хоккею с мячом, Бобров не говорил, но это и так понятно – все определял масштаб поляны. То, что Всеволод Бобров вышел из русского хоккея, никем не оспаривается, как и то, что он ушел из него в хоккей с шайбой окончательно и бесповоротно. Три вида спорта сочетать невозможно, надо было останавливаться на двух, и счастье для хоккея с шайбой (и в чем-то несчастье для хоккея с мячом), что он предпочел мячу резиновый диск.
Футбол первым принес Боброву всесоюзную славу, обрушившуюся на него после знаменитого английского турне московского «Динамо» в ноябре 1945-го. Фамилия 22-летнего армейца, проводившего в большом футболе свой первый сезон и взятого в Лондон для усиления без того сильной динамовской команды, звучала в репортажах Вадима Синявского гораздо чаще, чем фамилии Василия Трофимова, Константина Бескова, Василия Карцева и других динамовских звезд. Первый послевоенный сезон был сезоном Боброва. В отличие от второго, когда на футбольном поле его просто сломали. Это отсрочило полноценный дебют в новом для страны игровом виде.
Футбол вознес Боброва в ранг форварда номер один, но футбол и укоротил его спортивный век, потому что здесь знаменитые взрывные прорывы Всеволода Михайловича слишком часто могли остановить только одним способом – бить по ногам (костоломы рассуждали простодушно: если не врезать – уйдет, а когда «Бобёр» на ударной позиции, у вратаря шансов нет). Грубиянов общественность осуждала, но защитить звезд не могла, не было таких инструментов. Дело дойдет до того, что капитан сборной СССР по футболу Всеволод Бобров после нескольких операций и великого фиаско на Олимпиаде в Хельсинки фактически закончит с футболом (будут еще четыре матча за «Спартак» в 1953-м, и на этом – все). «Великим» я назвал фиаско потому, что в Хельсинки именно хет-трик Боброва спас игру со сборной Югославии, по ходу которой советские футболисты уступали со счетом 1:5. После поражения в переигровке главный удар пришелся по ЦДКА, «лётчиков» из ВВС, за которых три года выступал Бобров, не тронули, но март 1953-го был уже близко – после смерти вождя дни команды Василия Сталина были сочтены.
В хоккее главных своих вершин Всеволод Бобров достиг, будучи «непригодным» для футбола. Есть версия, что на чемпионате мира сборная СССР могла сыграть еще весной 1953-го, но не поехала исключительно из-за травмы Боброва, по поводу чего сильно негодовал Анатолий Тарасов. Но это, скорее, преувеличение. В 53-м спортивное руководство еще боялось проиграть смертельно. Год спустя опять же по одной из версий именно Бобров настоял, чтобы Тарасова не допустили к руководству командой. Их отношения были натянутыми еще с тех пор, когда они играли в ЦДКА в одной тройке – Тарасову не нравился бобровский игровой диктат, Бобров считал, что Тарасов тормозит игру звена. Понятно, что ехать без Боброва на первый чемпионат было рискованно, но вряд ли Всеволод Михайлович самолично «дал отлуп» Анатолию Владимировичу, когда тот должен был везти сборную в Стокгольм – против была вся команда, которую будущий мэтр просто загонял.
Как бы там ни было, в Стокгольм сборную СССР повезли Аркадий Чернышев и Владимир Егоров. На Боброва они не давили, победный результат сделало именно первое звено, Боброва признали лучшим форвардом турнира, и Тарасову, который в Стокгольме присутствовал в качестве наблюдателя от федерации хоккея, пришлось поумерить пыл. С учетом того, что Бобров де-юре был уже его подопечным в армейском клубе, и к тому времени тоже имел опыт тренерской работы (в ВВС МВО он был старшим играющим тренером), а авторитет игрока у него был непререкаемый, обоим пришлось как-то притираться друг к другу.
Первая супертройка отечественного хоккея окончательно сформировалась в январе 1950 года. Избежавшие по разным причинам гибели в авиакатастрофе («Дуглас Си-47» с командой ВВС на борту разбился при посадке в свердловском аэропорту «Кольцово» 7 января 1950 года) Всеволод Бобров, Виктор Шувалов и Евгений Бабич стали главными лицами отечественного хоккея эпохи первых его побед. В отличие от верного оруженосца Бабича челябинца Шувалова порой тяготила зависимость от Боброва, он сам мне об этом рассказывал, но игровой эгоизм лидера звена с лихвой покрывали две вещи – его несомненная гениальность и польза, которую приносила именно такая тактика – как на клубном уровне, так и на уровне сборных. У Всеволода Михайловича аргумент был железный – он играл так, как надо для победы. Он же своих голов не считал, за личными рекордами не гнался, он требовал мяч или шайбу потому, что лучше него никто вблизи ворот не мог ими распорядиться. В хоккее в среднем два гола за матч для него были нормой.
Кто такому никогда не удивлялся, так это его старший брат. Славу будущего бомбардира номер один по тем временам, когда Бобровы жили в Сестрорецке, пророчили именно Владимиру – в отличие от мелкого Севки по прозвищу Козявка старший был не только лидером по натуре, но и играл потрясающе (как говорил позже Всеволод, «гораздо лучше меня»). Отец, родом из тверских крестьян, а позже квалифицированный рабочий и инженер, тоже был неплохим спортсменом и спортивным организатором, мать спортивные интересы детей поощряла. В Сестрорецке, где семья после скитаний бурных лет революции и Гражданской войны обосновалась в середине двадцатых годов, спортивная слава Бобровых гремела, дойдя и до Ленинграда. Володя был старше на два года, он всюду тянул Севку за собой, однажды спас брата от верной смерти, вытащив из полыньи ценой временной потери здоровья. Владимир Бобров блестяще учился, рано пошел по военной стезе, что не мешало ему подниматься и по спортивной части. Но три ранения, самое тяжелое в конце войны, оборвали спортивную карьеру артиллерийского капитана Боброва в 24 года.
Севу Боброва в Ленинграде запомнили маленьким и шустрым. Если бы его увидели в Омске, куда он попал с заводом «Прогресс» в эвакуацию, его бы не узнали – там Сева Бобров, несмотря на военные тяготы, вытянулся и возмужал, а в футбол и хоккей в 20 лет заиграл так, что на него ходили не только в городе. Это его и спасло от отправки на фронт, он уже был надеждой советского спорта. В Омске Бобровым пришлось проститься с матерью, оттуда отца перевели в Москву еще до конца войны. В распоряжение главного армейского клуба поступил и Всеволод Бобров. Периода адаптации и ученичества у него по сути и не случилось – пришел, увидел, заиграл на радость всем.
Возвращаясь к тактике «играйте на меня», – она была, конечно, именно под Боброва, потому что ни до, ни после не было у нас такого идеального по физическим данным и профессиональным умениям голеадора, абсолютно заточенного на взятие ворот. Квалификация, конечно, позволяла выполнять и диспетчерские функции, и отрабатывать в защите, но он предпочитал делать то, что лучше всего умеет – забивать голы. В хоккее это выразилось даже ярче и сильнее, чем в футболе – здесь путь к воротам был короче, а иной дороги гений Боброва не знал. Играя за «лётчиков», в 50 матчах он забросил 115 шайб – показатель абсолютно нереальный, как и 52 шайбы в сезоне 1947 - 1948 за ЦДКА (почти половина всех шайб, заброшенных командой в 18 играх). По сравнению с футболом хоккей – это его сильнейшие качества: обводка, выбор позиции, голевое чутье. А тактика в первые годы и не требовала особых ухищрений, многое, если не все, решало индивидуальное мастерство.
В команде ВВС Бобров был сам себе тренером, в ЦДСА главным был Тарасов, а Бобров навязчивого тренерского диктата не любил. Это совсем не означает, что Всеволод Михайлович всегда был прав играть так, как ему казалось необходимым. Нет, Тарасов понимал, что игра «на Боброва» чрезвычайно эффективна тогда, когда он в форме, а когда кондиции лидера не в оптимальном состоянии, то и с Бобровым можно справиться. К тому же хоккейная тактика совершенствовалась, в том числе изощреннее становилась игра в обороне. Бобров тем не менее давал результат до последних дней карьеры, будучи определенной проблемой для Тарасова. Но переделывать обладавшего невероятным авторитетом бомбардира было себе дороже.
Как и в футболе, в хоккее Бобров провел не очень много матчей – больше залечивал травмы и восстанавливался после операций, чем выходил на лед. По сути «лебединой песней» стали для него победные для сборной СССР Олимпийские игры в Кортина-д'Ампеццо, В Италии он навечно вписал свое имя в историю Олимпиад, став единственным в мире человеком, который был капитаном сборных команд по футболу на летних, и по хоккею на зимних Играх. Через год Бобров из-за травмы даже не смог до конца доиграть домашний чемпионат мира, что, полагаю, не позволило хозяевам победить шведов в заключительном матче турнира и довольствоваться лишь «серебром».
В хоккей он вернется неожиданно и красиво – в 1964-м, возглавив талантливый, но нестабильный «Спартак». Уже познавшие вкус «золота» красно-белые нуждались в обретении чемпионской стати, и Всеволод Бобров, к удивлению многих, им ее привил. Он не был типичным тренером, не любил теорию и всякого рода «умствования», в оценке игрока руководствовался исключительно интуицией, установки давал короткие и дельные, в подопечных развивал лучшие качества. И ни в коем случае не переучивал. Если надо было что-то подкорректировать, или отшлифовать тот или иной элемент, ничего не разъяснял, просто показывал. Так, как у Михалыча, получалось у немногих, если вообще получалось. Ярче всего это описал Вячеслав Старшинов в своей книге «Я – центрфорвард». Тренер для примера показал, как надо сходу укладывать шайбу в узкую щель между штангой и фанерным щитом, продемонстрировав трюк не один раз подряд. Больше так ни у кого не получилось.
С таким, казалось бы, простецким подходом, Бобров обречен был если не на провал, то на средние результаты (в футболе, кстати, так и получалось), но «Спартак» середины 60-х он вылепил по своему образу и подобию – всесильный тарасовский ЦСКА нередко пасовал перед отчаянными «спартачами», а в 1967-м вовсе был сброшен с пьедестала. Это был триумф хоккея, в основе которого лежала свобода творчества, раскованность без потери концентрации. И воплотили их великие и не очень великие мастера, которых Всеволод Михайлович любил искренне и самозабвенно. Спартаковцы платили ему тем же. Говорят, что, расставаясь с командой, Всеволод Михайлович Бобров не мог сдержать слез.
Основная версия, по которой он ушел из «Спартака», было предложение руководства большого ЦСКА, которое одновременно с должностью главного тренера футбольной команды обещало ему полковничьи погоны. Никогда не зацикливавшийся на деньгах Бобров принял предложение в пользу будущего.
Через пять лет он вернулся в хоккей, чтобы его команда победила Эспозито и компанию в монреальском «Форуме» в главном для нас «матче века». То, что сборную перед суперсерией-72 после золотого десятилетия дуэта Тарасов-Чернышев возглавил именно Бобров, было по-своему символично, но имело и вполне реальную подоплеку – он как никто другой чувствовал игроков и мог избавить их от зажима, помочь преодолеть страх поражения, сыграть в полную силу. Первая часть суперсерии была триумфом Боброва-тренера, чего не скажешь о второй части. В Канаде нужен был тренер-демократ, в Москве – тренер-диктатор, потому что нет ничего страшнее для игрока, чем расслабленность. Кнут Всеволод Михайлович применять не любил, да и не умел.
Со сборной он проведет еще два удачных сезона, а погорит на пустяке – послал подальше кого-то из начальства, когда тот на банкете после победы на чемпионате мира-1974 изрек обидную дилетантскую реплику. Сняли великого, не задумавшись. Боброва это сильно подкосило. Да, он паинькой никогда не был, в режимщиках не ходил, в разного рода истории попадал не раз, но перед начальством спину не гнул, друзьям был готов отдать последнее, для себя ничего не просил, цену себе знал, но нос при этом не задирал. Не прилагая никаких усилий, притягивал внимание и становился центром любой компании – это и называется харизмой. Бобровым восхищались, Боброва любили
.
Про то, что его надо было беречь, подумали только один раз.
Владимир Мозговой
Справочно
Всеволод Михайлович Бобров родился 1 декабря 1922 года в Моршанске Тамбовской губернии.
Футболист и хоккеист, нападающий, тренер. Заслуженный мастер спорта СССР (1948), заслуженный тренер СССР (1967).
Награжден орденами Ленина (1957) и «Знак Почёта». Зал славы ИИХФ – 1997, Зал славы отечественного хоккея – 2004.
Карьера игрока (хоккей): 1946 - 1949, 1953 - 1957 – ЦДКА, ЦДСА, ЦСК МО; 1950 - 1953 – ВВС МВО.
Достижения: олимпийский чемпион (1956), чемпион мира (1954, 1956), чемпион Европы (1954, 1955, 1956), серебряный призер чемпионата мира (1955, 1957), серебряный призер чемпионата Европы (1957), чемпион СССР (1948, 1949, 1951 - 1953, 1955, 1956). Серебряный призер чемпионатов СССР (1947, 1954, 1957). Обладатель Кубка СССР (1952, 1954, 1955), финалист (1951). Лучший бомбардир чемпионатов СССР (1948, 1950, 1951, 1952).
Карьера тренера (хоккей): 1951 - 1952 – ВВС МВО, 1964 - 1967 – «Спартак» (Москва), 1972 - 1974 – сборная СССР.
Достижения: чемпион мира (1973, 1974), серебряный призер (1972), чемпион СССР (1951, 1952, 1967), обладатель Кубка СССР (1952). Серебряный призер чемпионата СССР (1965, 1966).
Я, конечно, принимаю формулу «в футболе Бобров был великим, а в хоккее – гениальным», но тут следует сделать одно уточнение – в каком хоккее? Многие считают, что прежде всего в хоккее с мячом, который, придя из Скандинавии, стал национальной русской игрой гораздо раньше, чем к нам пришел хоккей канадский.
Давайте посчитаем. Мяч на льду Сева гонял с малолетства и вплоть до 1946 года, ну никак не меньше 15 лет. С «шайбой» он закончил в 1957-м, три года тренировал хоккейный «Спартак», еще два с небольшим года – сборную СССР. То на то примерно и выходит, при всей несоизмеримости достижений и уровня выступлений – два Кубка СССР в хоккее с мячом на одних весах, а на других – олимпийское чемпионство, «золото» чемпионата мира, множество других наград и зафиксированных рекордов.
По словам очевидцев, на необъятном просторе ледовой поляны удержать набравшего ход Боброва редко кому удавалось, единственным способом было не дать получить ему плетеный мяч. Скорость, маневренность, техника владения клюшкой, устойчивость, мгновенная реакция на смену ситуации, удар – можно долго перечислять то, что изумило великого футбольного тренера Бориса Аркадьева, когда он впервые увидел Севу Боброва на льду. Увидел и понял, каким может быть в исполнении новобранца ЦДКА футбол – зимой 1945-го о канадском хоккее еще не было речи.
Писатель Александр Нилин, общавшийся с Бобровым в Красногорском госпитале, донес до нас его мысль о том, что футбол – игра более сложная, чем хоккей, что ничуть не умаляет достоинства «шайбы». О том, что футбол адекватнее именно хоккею с мячом, Бобров не говорил, но это и так понятно – все определял масштаб поляны. То, что Всеволод Бобров вышел из русского хоккея, никем не оспаривается, как и то, что он ушел из него в хоккей с шайбой окончательно и бесповоротно. Три вида спорта сочетать невозможно, надо было останавливаться на двух, и счастье для хоккея с шайбой (и в чем-то несчастье для хоккея с мячом), что он предпочел мячу резиновый диск.
Футбол первым принес Боброву всесоюзную славу, обрушившуюся на него после знаменитого английского турне московского «Динамо» в ноябре 1945-го. Фамилия 22-летнего армейца, проводившего в большом футболе свой первый сезон и взятого в Лондон для усиления без того сильной динамовской команды, звучала в репортажах Вадима Синявского гораздо чаще, чем фамилии Василия Трофимова, Константина Бескова, Василия Карцева и других динамовских звезд. Первый послевоенный сезон был сезоном Боброва. В отличие от второго, когда на футбольном поле его просто сломали. Это отсрочило полноценный дебют в новом для страны игровом виде.
Футбол вознес Боброва в ранг форварда номер один, но футбол и укоротил его спортивный век, потому что здесь знаменитые взрывные прорывы Всеволода Михайловича слишком часто могли остановить только одним способом – бить по ногам (костоломы рассуждали простодушно: если не врезать – уйдет, а когда «Бобёр» на ударной позиции, у вратаря шансов нет). Грубиянов общественность осуждала, но защитить звезд не могла, не было таких инструментов. Дело дойдет до того, что капитан сборной СССР по футболу Всеволод Бобров после нескольких операций и великого фиаско на Олимпиаде в Хельсинки фактически закончит с футболом (будут еще четыре матча за «Спартак» в 1953-м, и на этом – все). «Великим» я назвал фиаско потому, что в Хельсинки именно хет-трик Боброва спас игру со сборной Югославии, по ходу которой советские футболисты уступали со счетом 1:5. После поражения в переигровке главный удар пришелся по ЦДКА, «лётчиков» из ВВС, за которых три года выступал Бобров, не тронули, но март 1953-го был уже близко – после смерти вождя дни команды Василия Сталина были сочтены.
В хоккее главных своих вершин Всеволод Бобров достиг, будучи «непригодным» для футбола. Есть версия, что на чемпионате мира сборная СССР могла сыграть еще весной 1953-го, но не поехала исключительно из-за травмы Боброва, по поводу чего сильно негодовал Анатолий Тарасов. Но это, скорее, преувеличение. В 53-м спортивное руководство еще боялось проиграть смертельно. Год спустя опять же по одной из версий именно Бобров настоял, чтобы Тарасова не допустили к руководству командой. Их отношения были натянутыми еще с тех пор, когда они играли в ЦДКА в одной тройке – Тарасову не нравился бобровский игровой диктат, Бобров считал, что Тарасов тормозит игру звена. Понятно, что ехать без Боброва на первый чемпионат было рискованно, но вряд ли Всеволод Михайлович самолично «дал отлуп» Анатолию Владимировичу, когда тот должен был везти сборную в Стокгольм – против была вся команда, которую будущий мэтр просто загонял.
Как бы там ни было, в Стокгольм сборную СССР повезли Аркадий Чернышев и Владимир Егоров. На Боброва они не давили, победный результат сделало именно первое звено, Боброва признали лучшим форвардом турнира, и Тарасову, который в Стокгольме присутствовал в качестве наблюдателя от федерации хоккея, пришлось поумерить пыл. С учетом того, что Бобров де-юре был уже его подопечным в армейском клубе, и к тому времени тоже имел опыт тренерской работы (в ВВС МВО он был старшим играющим тренером), а авторитет игрока у него был непререкаемый, обоим пришлось как-то притираться друг к другу.
Первая супертройка отечественного хоккея окончательно сформировалась в январе 1950 года. Избежавшие по разным причинам гибели в авиакатастрофе («Дуглас Си-47» с командой ВВС на борту разбился при посадке в свердловском аэропорту «Кольцово» 7 января 1950 года) Всеволод Бобров, Виктор Шувалов и Евгений Бабич стали главными лицами отечественного хоккея эпохи первых его побед. В отличие от верного оруженосца Бабича челябинца Шувалова порой тяготила зависимость от Боброва, он сам мне об этом рассказывал, но игровой эгоизм лидера звена с лихвой покрывали две вещи – его несомненная гениальность и польза, которую приносила именно такая тактика – как на клубном уровне, так и на уровне сборных. У Всеволода Михайловича аргумент был железный – он играл так, как надо для победы. Он же своих голов не считал, за личными рекордами не гнался, он требовал мяч или шайбу потому, что лучше него никто вблизи ворот не мог ими распорядиться. В хоккее в среднем два гола за матч для него были нормой.
Кто такому никогда не удивлялся, так это его старший брат. Славу будущего бомбардира номер один по тем временам, когда Бобровы жили в Сестрорецке, пророчили именно Владимиру – в отличие от мелкого Севки по прозвищу Козявка старший был не только лидером по натуре, но и играл потрясающе (как говорил позже Всеволод, «гораздо лучше меня»). Отец, родом из тверских крестьян, а позже квалифицированный рабочий и инженер, тоже был неплохим спортсменом и спортивным организатором, мать спортивные интересы детей поощряла. В Сестрорецке, где семья после скитаний бурных лет революции и Гражданской войны обосновалась в середине двадцатых годов, спортивная слава Бобровых гремела, дойдя и до Ленинграда. Володя был старше на два года, он всюду тянул Севку за собой, однажды спас брата от верной смерти, вытащив из полыньи ценой временной потери здоровья. Владимир Бобров блестяще учился, рано пошел по военной стезе, что не мешало ему подниматься и по спортивной части. Но три ранения, самое тяжелое в конце войны, оборвали спортивную карьеру артиллерийского капитана Боброва в 24 года.
Севу Боброва в Ленинграде запомнили маленьким и шустрым. Если бы его увидели в Омске, куда он попал с заводом «Прогресс» в эвакуацию, его бы не узнали – там Сева Бобров, несмотря на военные тяготы, вытянулся и возмужал, а в футбол и хоккей в 20 лет заиграл так, что на него ходили не только в городе. Это его и спасло от отправки на фронт, он уже был надеждой советского спорта. В Омске Бобровым пришлось проститься с матерью, оттуда отца перевели в Москву еще до конца войны. В распоряжение главного армейского клуба поступил и Всеволод Бобров. Периода адаптации и ученичества у него по сути и не случилось – пришел, увидел, заиграл на радость всем.
Возвращаясь к тактике «играйте на меня», – она была, конечно, именно под Боброва, потому что ни до, ни после не было у нас такого идеального по физическим данным и профессиональным умениям голеадора, абсолютно заточенного на взятие ворот. Квалификация, конечно, позволяла выполнять и диспетчерские функции, и отрабатывать в защите, но он предпочитал делать то, что лучше всего умеет – забивать голы. В хоккее это выразилось даже ярче и сильнее, чем в футболе – здесь путь к воротам был короче, а иной дороги гений Боброва не знал. Играя за «лётчиков», в 50 матчах он забросил 115 шайб – показатель абсолютно нереальный, как и 52 шайбы в сезоне 1947 - 1948 за ЦДКА (почти половина всех шайб, заброшенных командой в 18 играх). По сравнению с футболом хоккей – это его сильнейшие качества: обводка, выбор позиции, голевое чутье. А тактика в первые годы и не требовала особых ухищрений, многое, если не все, решало индивидуальное мастерство.
В команде ВВС Бобров был сам себе тренером, в ЦДСА главным был Тарасов, а Бобров навязчивого тренерского диктата не любил. Это совсем не означает, что Всеволод Михайлович всегда был прав играть так, как ему казалось необходимым. Нет, Тарасов понимал, что игра «на Боброва» чрезвычайно эффективна тогда, когда он в форме, а когда кондиции лидера не в оптимальном состоянии, то и с Бобровым можно справиться. К тому же хоккейная тактика совершенствовалась, в том числе изощреннее становилась игра в обороне. Бобров тем не менее давал результат до последних дней карьеры, будучи определенной проблемой для Тарасова. Но переделывать обладавшего невероятным авторитетом бомбардира было себе дороже.
Как и в футболе, в хоккее Бобров провел не очень много матчей – больше залечивал травмы и восстанавливался после операций, чем выходил на лед. По сути «лебединой песней» стали для него победные для сборной СССР Олимпийские игры в Кортина-д'Ампеццо, В Италии он навечно вписал свое имя в историю Олимпиад, став единственным в мире человеком, который был капитаном сборных команд по футболу на летних, и по хоккею на зимних Играх. Через год Бобров из-за травмы даже не смог до конца доиграть домашний чемпионат мира, что, полагаю, не позволило хозяевам победить шведов в заключительном матче турнира и довольствоваться лишь «серебром».
В хоккей он вернется неожиданно и красиво – в 1964-м, возглавив талантливый, но нестабильный «Спартак». Уже познавшие вкус «золота» красно-белые нуждались в обретении чемпионской стати, и Всеволод Бобров, к удивлению многих, им ее привил. Он не был типичным тренером, не любил теорию и всякого рода «умствования», в оценке игрока руководствовался исключительно интуицией, установки давал короткие и дельные, в подопечных развивал лучшие качества. И ни в коем случае не переучивал. Если надо было что-то подкорректировать, или отшлифовать тот или иной элемент, ничего не разъяснял, просто показывал. Так, как у Михалыча, получалось у немногих, если вообще получалось. Ярче всего это описал Вячеслав Старшинов в своей книге «Я – центрфорвард». Тренер для примера показал, как надо сходу укладывать шайбу в узкую щель между штангой и фанерным щитом, продемонстрировав трюк не один раз подряд. Больше так ни у кого не получилось.
С таким, казалось бы, простецким подходом, Бобров обречен был если не на провал, то на средние результаты (в футболе, кстати, так и получалось), но «Спартак» середины 60-х он вылепил по своему образу и подобию – всесильный тарасовский ЦСКА нередко пасовал перед отчаянными «спартачами», а в 1967-м вовсе был сброшен с пьедестала. Это был триумф хоккея, в основе которого лежала свобода творчества, раскованность без потери концентрации. И воплотили их великие и не очень великие мастера, которых Всеволод Михайлович любил искренне и самозабвенно. Спартаковцы платили ему тем же. Говорят, что, расставаясь с командой, Всеволод Михайлович Бобров не мог сдержать слез.
Основная версия, по которой он ушел из «Спартака», было предложение руководства большого ЦСКА, которое одновременно с должностью главного тренера футбольной команды обещало ему полковничьи погоны. Никогда не зацикливавшийся на деньгах Бобров принял предложение в пользу будущего.
Через пять лет он вернулся в хоккей, чтобы его команда победила Эспозито и компанию в монреальском «Форуме» в главном для нас «матче века». То, что сборную перед суперсерией-72 после золотого десятилетия дуэта Тарасов-Чернышев возглавил именно Бобров, было по-своему символично, но имело и вполне реальную подоплеку – он как никто другой чувствовал игроков и мог избавить их от зажима, помочь преодолеть страх поражения, сыграть в полную силу. Первая часть суперсерии была триумфом Боброва-тренера, чего не скажешь о второй части. В Канаде нужен был тренер-демократ, в Москве – тренер-диктатор, потому что нет ничего страшнее для игрока, чем расслабленность. Кнут Всеволод Михайлович применять не любил, да и не умел.
Со сборной он проведет еще два удачных сезона, а погорит на пустяке – послал подальше кого-то из начальства, когда тот на банкете после победы на чемпионате мира-1974 изрек обидную дилетантскую реплику. Сняли великого, не задумавшись. Боброва это сильно подкосило. Да, он паинькой никогда не был, в режимщиках не ходил, в разного рода истории попадал не раз, но перед начальством спину не гнул, друзьям был готов отдать последнее, для себя ничего не просил, цену себе знал, но нос при этом не задирал. Не прилагая никаких усилий, притягивал внимание и становился центром любой компании – это и называется харизмой. Бобровым восхищались, Боброва любили
.
Про то, что его надо было беречь, подумали только один раз.
Владимир Мозговой
Справочно
Всеволод Михайлович Бобров родился 1 декабря 1922 года в Моршанске Тамбовской губернии.
Футболист и хоккеист, нападающий, тренер. Заслуженный мастер спорта СССР (1948), заслуженный тренер СССР (1967).
Награжден орденами Ленина (1957) и «Знак Почёта». Зал славы ИИХФ – 1997, Зал славы отечественного хоккея – 2004.
Карьера игрока (хоккей): 1946 - 1949, 1953 - 1957 – ЦДКА, ЦДСА, ЦСК МО; 1950 - 1953 – ВВС МВО.
Достижения: олимпийский чемпион (1956), чемпион мира (1954, 1956), чемпион Европы (1954, 1955, 1956), серебряный призер чемпионата мира (1955, 1957), серебряный призер чемпионата Европы (1957), чемпион СССР (1948, 1949, 1951 - 1953, 1955, 1956). Серебряный призер чемпионатов СССР (1947, 1954, 1957). Обладатель Кубка СССР (1952, 1954, 1955), финалист (1951). Лучший бомбардир чемпионатов СССР (1948, 1950, 1951, 1952).
Карьера тренера (хоккей): 1951 - 1952 – ВВС МВО, 1964 - 1967 – «Спартак» (Москва), 1972 - 1974 – сборная СССР.
Достижения: чемпион мира (1973, 1974), серебряный призер (1972), чемпион СССР (1951, 1952, 1967), обладатель Кубка СССР (1952). Серебряный призер чемпионата СССР (1965, 1966).
