«Чтобы, умирая, воплотиться…»
Сегодня, 18 апреля, исполняется 24 года со дня гибели заместителя начальника отдела журнала внутренних войск МВД России «На боевом посту» старшего лейтенанта Анатолия Венедиктовича Ягодина. Посмертно он был награждён орденом Мужества.
Рассказывает полковник запаса Геннадий Шахов, председатель совета ветеранов УОС МВД России.
Памяти боевого товарища посвящается…
Время летит неумолимо быстро. Будто вчера я вернулся из очередной творческой командировки, перекусив на скорую руку, завалился на диван и включил телевизор. На календаре значилось 19 апреля 1996 года. Вскоре с работы пришла жена и, отведя почему-то глаза в сторону, сказала о том, что мне звонил сослуживец.
«Чего он хотел?» – поинтересовался я.
«Спрашивал про… – тут она сделала паузу, будто поперхнулась и, сглотнув слюну, продолжила: – Про Толика Ягодина».
«Так он же в Чечне! – не дослушав супругу, принялся объяснять ей. – Вернется к майским праздникам. По крайней мере, главный редактор журнала Леонид Иванович Лукиенко распорядился, чтобы Саша Симонов, Андрей Роднов, Саша Александров и Толя Ягодин майские праздники отмечали в семейном кругу».
«Ты разве телевизор вчера не смотрел?» – переменившись в лице, тихо спросила супруга.
«Не до того было, а что? – почувствовав неладное, я приподнялся с дивана и увидел полные слёз глаза Наташки. – Да говори же быстрее, не тяни душу! Ранили что ли Толяна? Где он? Отвечай же!»
«Он погиб, – прошептала жена и расплакалась, – вчера по всем каналам телевидения много раз передавали. Портрет в военной форме показывали, тот самый, который в твоем фотоальбоме. – Всхлипывая и вытирая глаза носовым платком, с невыносимой болью посмотрела на меня. – Как же теперь его семья-то? Как же Лена, Димка? Как же его мама, брат? А?»
Ответов на вопросы не последовало. Все мысли неожиданно перепутались. «Толик погиб? Толик погиб! Толик погиб…» – молоточком стучало в висках. Сразу набрал номер телефона Саши Михалева – редактора газеты «Зоркий часовой».
«Как же так произошло, брат?» – На большее количество слов не хватило сил. Сердце заколотилось со страшной силой, готовое вот-вот вырваться из груди. Слезы покатились по щекам сами по себе.
Александр объяснил, как мог, ему самому было тяжко! Еще бы! Не стало его друга, земляка, которого он хотел всегда видеть своим боевым заместителем, а со временем и преемником редакторского кресла.
На следующий день все мы собрались в Сыромятниках, в редакции журнала «На боевом посту» для обсуждения вопросов, связанных с похоронами погибшего журналиста. Тем временем гроб с телом Толи из Владикавказа в Москву, на военный аэродром «Чкаловский», вез наш коллега Андрей Роднов. Добирались на попутках из Чечни и торопились проститься с товарищем Александр Симонов и Александр Александров. Забегая вперед, скажу, что они опоздали всего на пару-тройку часов и успели лишь к поминальному столу. По распоряжению главного редактора, который возглавил комиссию по организации похорон, все журналисты были отозваны из командировок.
21 апреля 1996 года Толю похоронили на Митинском кладбище, совсем недалеко от одноименного микрорайона, где он жил до последней поездки в Чечню.
…Время летит неумолимо быстро. Будто вчера все мы вернулись из очередных командировок. А он не вернулся. 18 апреля этого года исполняется 24 года со дня гибели Анатолия Венедиктовича Ягодина, посмертно награжденного орденом Мужества.
О своих боевых походах он немало написал сам. О том, как геройски погиб под Бамутом, много раз публиковалось на страницах различных изданий, говорилось по радио и транслировалось по телевидению. В день похорон Толи представители десятков средств массовой информации проявили поистине журналистскую солидарность и разнесли печальную весть «От Москвы до самых до окраин». Спустя годы после смерти Анатолия, хотелось бы вспомнить то время, когда он был жив, когда был полон творческих сил и энергии, когда мы вместе трудились и Родине служили, когда верили в светлое будущее и когда были гораздо моложе…
Рассказывает полковник запаса Геннадий Шахов, председатель совета ветеранов УОС МВД России.
Памяти боевого товарища посвящается…
Время летит неумолимо быстро. Будто вчера я вернулся из очередной творческой командировки, перекусив на скорую руку, завалился на диван и включил телевизор. На календаре значилось 19 апреля 1996 года. Вскоре с работы пришла жена и, отведя почему-то глаза в сторону, сказала о том, что мне звонил сослуживец.
«Чего он хотел?» – поинтересовался я.
«Спрашивал про… – тут она сделала паузу, будто поперхнулась и, сглотнув слюну, продолжила: – Про Толика Ягодина».
«Так он же в Чечне! – не дослушав супругу, принялся объяснять ей. – Вернется к майским праздникам. По крайней мере, главный редактор журнала Леонид Иванович Лукиенко распорядился, чтобы Саша Симонов, Андрей Роднов, Саша Александров и Толя Ягодин майские праздники отмечали в семейном кругу».
«Ты разве телевизор вчера не смотрел?» – переменившись в лице, тихо спросила супруга.
«Не до того было, а что? – почувствовав неладное, я приподнялся с дивана и увидел полные слёз глаза Наташки. – Да говори же быстрее, не тяни душу! Ранили что ли Толяна? Где он? Отвечай же!»
«Он погиб, – прошептала жена и расплакалась, – вчера по всем каналам телевидения много раз передавали. Портрет в военной форме показывали, тот самый, который в твоем фотоальбоме. – Всхлипывая и вытирая глаза носовым платком, с невыносимой болью посмотрела на меня. – Как же теперь его семья-то? Как же Лена, Димка? Как же его мама, брат? А?»
Ответов на вопросы не последовало. Все мысли неожиданно перепутались. «Толик погиб? Толик погиб! Толик погиб…» – молоточком стучало в висках. Сразу набрал номер телефона Саши Михалева – редактора газеты «Зоркий часовой».
«Как же так произошло, брат?» – На большее количество слов не хватило сил. Сердце заколотилось со страшной силой, готовое вот-вот вырваться из груди. Слезы покатились по щекам сами по себе.
Александр объяснил, как мог, ему самому было тяжко! Еще бы! Не стало его друга, земляка, которого он хотел всегда видеть своим боевым заместителем, а со временем и преемником редакторского кресла.
На следующий день все мы собрались в Сыромятниках, в редакции журнала «На боевом посту» для обсуждения вопросов, связанных с похоронами погибшего журналиста. Тем временем гроб с телом Толи из Владикавказа в Москву, на военный аэродром «Чкаловский», вез наш коллега Андрей Роднов. Добирались на попутках из Чечни и торопились проститься с товарищем Александр Симонов и Александр Александров. Забегая вперед, скажу, что они опоздали всего на пару-тройку часов и успели лишь к поминальному столу. По распоряжению главного редактора, который возглавил комиссию по организации похорон, все журналисты были отозваны из командировок.
21 апреля 1996 года Толю похоронили на Митинском кладбище, совсем недалеко от одноименного микрорайона, где он жил до последней поездки в Чечню.
…Время летит неумолимо быстро. Будто вчера все мы вернулись из очередных командировок. А он не вернулся. 18 апреля этого года исполняется 24 года со дня гибели Анатолия Венедиктовича Ягодина, посмертно награжденного орденом Мужества.
О своих боевых походах он немало написал сам. О том, как геройски погиб под Бамутом, много раз публиковалось на страницах различных изданий, говорилось по радио и транслировалось по телевидению. В день похорон Толи представители десятков средств массовой информации проявили поистине журналистскую солидарность и разнесли печальную весть «От Москвы до самых до окраин». Спустя годы после смерти Анатолия, хотелось бы вспомнить то время, когда он был жив, когда был полон творческих сил и энергии, когда мы вместе трудились и Родине служили, когда верили в светлое будущее и когда были гораздо моложе…
* * *
В редакцию газеты «Зоркий часовой» прапорщик Ягодин пришел просто, без суеты, по-взрослому. За плечами были два года срочной службы в дивизии Дзержинского, затем сверхсрочная, школа прапорщиков и нелегкие ратные будни в части по охране важных государственных объектов. Кривить душой перед военными журналистами Толя не стал: «Меня рекомендовал в вашу редакцию начальник отдела журнала «На боевом посту» подполковник Козлов, Иван Трофимович».
Так и познакомились. Анатолия назначили в наш отдел боевой службы и боевой подготовки. В первую творческую командировку он поехал со мной. Редактор газеты подполковник Александр Зиновьевич Дрогнев сказал мне тогда: «Ягодин – мужик толковый. Поезжайте в Калугу, познакомь его с людьми, расскажи об особенностях конвойной службы, провези по отдаленным подразделениям. Словом, пусть эта стажировка станет для него хорошим уроком на новом поприще».
Сказано – сделано. По приезде в город на Оке, едва успев бросить вещи в гостиничный номер, помчались в штаб части. Там полным ходом уже шло собрание партийной организации управления полка. Бурно обсуждались различные вопросы, связанные с укреплением воинской дисциплины и искоренением неуставных взаимоотношений среди личного состава. И тут на трибуну поднялся седовласый старший прапорщик. Он не стал мудрствовать лукаво, а напрямую, по-партийному, врезал: «Все недостатки у нас от того, что в партийной организации много случайных людей, не достойных носить высокое звание коммуниста. Поэтому предлагаю немедленно заняться чисткой рядов нашей партии. Кто за это предложение, прошу голосовать». И сам первым поднял руку.
Конференцзал забурлил. Мнения разделились. Секретарь партячейки и замполит полка как-то неожиданно вдруг потеряли нить управления ходом заседания. А люди продолжали спорить между собой, с пеной у рта пытались что-то доказать друг другу, размахивали руками…
Как Ягодин поднялся на трибуну, я не заметил. Но зал почему-то сразу затих. Спокойный, невысокий, коренастый и плотный, со слегка вспотевшей лысиной, он подействовал на аудиторию отрезвляюще. Представившись, спросил у людей: «Товарищи, вы в каком году живете? В тридцать шестом? Или в начале пятидесятых? На дворе конец восьмидесятых, а вы пытаетесь снова зачищать свои ряды. Хотите, чтобы опять пролилась кровь человеческая? Да как вам не стыдно?!» – Анатолий выразительно посмотрел на седого старшего прапорщика, провокационно бросившего бредовый призыв о чистке рядов партии.
Опустил головушку буйную старый коммунист, притихло открытое собрание управления части, закашлял в кулак замполит. Потянулась к графину с водой рука секретаря…
В тот вечер, после затянувшегося собрания, мы долго гуляли с Толей по городскому парку. Легкий мартовский морозец слегка прихватывал оттаявшие за день лужицы. Во всю пахло весной, орали от радости возвращения на родину грачи, в маленьком ресторанчике звучал мотив знакомой до боли песни 70-х годов.
«Ну, как так можно, Викторыч?! – Толя продолжал возмущаться поведением старшего прапорщика на собрании. – Ведь ему же за пятьдесят, наверняка кто-то из родственников репрессирован был, а он такое…»
«Ладно, ладно, проехали, – успокаивал я тогда Ягодина, – завтра рано утром в Товарково поедем, в конвойную роту, работы много предстоит». А сам подумал: «Вот не встань и не выйди он к трибуне, чем закончилось бы собрание?»
Анатолий всегда был мужиком прямым, но не упрямым. В то же время рассудительным и умевшим отвечать за свои слова и поступки. «Человеческие слабости нужно уважать», – это едва ли не самое любимое его выражение часто звучало как призыв к какому-то снисхождению, милосердию, прощению что ли.
Помню, как отчитывал я тогда подчиненных за опоздания на службу и за нерадивое отношение к исполнению функциональных обязанностей. Каюсь, проскальзывали в моем лексиконе и «непарламентские выражения». Выйду, бывало, после подобных разносов и разбирательств перекурить, а Толик тут как тут, с неразлучной тридцатикопеечной «Явой» во рту. Он всегда появлялся как-то неожиданно и вовремя.
«Успокойся, Викторыч, овчинка выделки не стоит, – Ягодин говорил спокойно, медленно, делая характерное волжское ударение на букву «о», как бы завораживая собеседника. – Нервы свои побереги, ёшкин кот. Они у тебя, чай, не железные. Давай покурим лучше. О жизни потолкуем. Надо уважать человеческие слабости».
И сразу пропадала обида на нерадивых сослуживцев, исчезала агрессивность, хотелось почему-то работать с новыми силами.
Однажды как-то стояли мы и перекуривали в полутемном редакционном коридоре. Свет слегка падал узкой полоской на пол через приоткрытую дверь фотолаборатории. Среди нас, офицеров, были старшие лейтенанты, капитаны. И один лейтенант – Ягодин. Разговорились о житье-бытье, о планах на будущее и не заметили, как рядом с нами оказался сержант, прибежавший в свободные от службы минуты забрать свои снимки в фотолабаратории. Неожиданно появившийся из темноты, он быстро сориентировался и, проявив солдатскую смекалку, приложил правую руку к головному убору: «Разрешите пройти, товарищ подполковник», – без тени смущения обратился сержант к Анатолию, не разглядев у него на погонах ни второго просвета, ни больших звезд. Посмотрев на солидного лысого офицера, он в темноте принял его за старшего.
«Молодец, сынок, – с юмором отреагировал Ягодин, – проходи. Далеко пойдешь!»
Все присутствовавшие разом, как по команде, рассмеялись.
«Человеческие слабости нужно уважать!» – произнес сакраментальную фразу мудрый Венедиктович.
Следующая командировка у нас с Толей была в город моей молодости – Рязань.
«Никогда бы не подумал, что доведется побывать на Родине Есенина!» – говорил он тогда.
К тому времени начинающий военный журналист уже адаптировался в коллективе газеты «Зоркий часовой», мог запросто написать интересную заметку и взять толковое интервью у собеседника, подготовить содержательную зарисовку и, конечно же, опубликовать собственные стихи. В рязанском отдельном конвойном батальоне Анатолий работал увлеченно, однако строго придерживался пунктов служебного задания. Тогдашний командир подполковник Геннадий Гвоздев, его заместители майоры Владимир Ладыжев, Юрий Федосов и другие офицеры удивлялись работоспособности прапорщика из Москвы. Ягодин дневал и ночевал в ротах, по крупицам собирал материал для будущих публикаций.
На проживание в гостинице денег не было. Остановились на ночлег у моего друга Виктора Авдюхина, который работал в то время учителем городской средней школы. Вечерами за чаем засиживались допоздна. Мы со старым товарищем вспоминали учебу в пединституте, веселые студенческие денечки, своих однокурсников. Толя внимательно слушал, не вмешиваясь в разговор. Когда дело дошло до обсуждения ничтожно мизерной учительской зарплаты, он не вытерпел: «Разве можно экономить на образовании будущего поколения страны?!»
Затем, вздохнув, встал и попросил у Авдюхина… отвертку и молоток. За два вечера, что мы находились у друга, Ягодин «привел к нормальному бою» все дверцы шкафов и рабочего стола на кухне, ручки и петли мебели, которая находилась в квартире.
«У русского интеллигента до таких мелочей руки никогда не дойдут, – вслух прокомментировал он свои поступки и добавил: – Человеческие слабости нужно уважать, Викторыч. Нас в этой квартире хозяева приняли с открытой душой, по-доброму, мы должны ответить им тем же».
Через несколько дней, вернувшись из подразделения, дислоцированного под Рязанью, навестили еще одного моего товарища, работавшего преподавателем в вузе, который мы заканчивали вместе. Александр Осипов жил тогда с семьей у бабушки в малюсеньком деревянном домике в самом центре города, на улице Пожалостина. Супруга Саши тоже работала в институте, готовилась к защите кандидатской диссертации. Дочка только-только пошла в школу. У людей не нашлось даже сахара, чтобы попить чай, они забыли запах колбасы и мяса. Ржаной хлеб, рыбные консервы и овощи с собственного огорода, – это было все, чем они могли нас с Толей угостить. Убогость, если не сказать нищета, беззащитность и безысходность существования местной интеллигенции настолько поразили Толю, что он, выйдя со мной на улицу перекурить, достал из своего кармана последнюю пятидесятирублевку, протянул купюру и, сжав зубы, тихо произнес: «Викторыч, мы беднее не станем, давай сбросимся по полтинничку их дочке на конфетки».
Ягодин всегда был таким правильным, справедливым что ли. Хотя рубахой-парнем никогда не слыл. Рассудительность и мудрость, видимо, полученные по наследству, отличали этого нижегородского самородка от других. От нас с вами…
В начале 90-х всем жилось невесело. Так называемый путч и как следствие его – развал великой и могучей державы, затем расстрел Белого дома, – вся эта политическая карусель, закрутившая-завертевшая русский народ по большому кругу, привела к карусели экономической. Даже не к карусели, а к колесу обозрения. Только не с высоты птичьего полета, а воочию, собственными глазами наблюдали мы, как пустеют прилавки магазинов, а вместе с ними и кошельки покупателей. Месяцами, а то и годами государство не выплачивало людям зарплату. Трудно приходилось и нам, военнослужащим. Правда, выручали продпайки, которые выдавали раз в месяц.
Тогда и пришла в голову Анатолия мысль: снарядить «караван» и отправиться «в поход» за липецкой картошкой ко мне на родину. Эту идею все одобрили, поддержали ее командир Минской, орденов Кутузова и Александра Невского части подполковник Николай Щербинин, его заместитель подполковник Николай Щелоков.
Два военных «Урала» ранними осенним утром выехали через КПП. Дорога предстояла неблизкая. Моросил легкий дождик. В просторной кабине тяжелого грузовика было тепло и удобно. Тянуло ко сну. Но разве с Толяном подремлешь! Сначала он рассказывал армейские анекдоты и травил байки, затем дело дошло до смешных историй из жизни.
«Однако перекусить не мешало бы, Викторыч, – как бы невзначай на полпути напомнил Ягодин. – Война войной, а обед по распорядку».
Завернули с трассы на автостоянку, заглушили подуставшие двигатели, выбрались на воздух. Нашли полянку в лесопосадке, расположились, достали съестные припасы, термосы с чаем. Расселись кто на корточки, кто на мокрый пенек, подстелив газету, кто прямо на травку. Анатолий, сделав выражение лица серьезно-предвзятым, с показным высокомерием задрав подбородок, важной походкой подошел от машины к накрытой «поляне» с ворохом пустых мешков под картошку.
«Сяду-ка я, пожалуй, поудобнее», – важно произнес он и завалился в импровизированное кресло.
Отведав, чем Бог послал, перекурили. Затем – снова по машинам и вперед…
Только на следующий день, когда начали грузить картошку, выяснилось, что мешки свои Ягодин оставил на полянке, где останавливались по-походному отобедать. Долго смеялись, подкалывали:
«Венедиктыч, ну как же ты так прокололся-то!»
«Да ладно вам, мужики, – сконфуженно парировал он. – Человеческие слабости надо уважать и уметь прощать».
В тот раз «слабости» Толика простил мой папа. Он выдал ему столько мешков под картошку, сколько было необходимо.
С поставленной задачей по реализации «продовольственной программы» мы тогда справились. Привезли картошку и себе, и сослуживцам. Причем по ценам, ниже рыночных. А пустые мешки Анатолий все-таки вернул потом: «Бате спасибо от меня передай, Викторыч, – с уважением произнес он. – Короче, скажи Виктору Ивановичу, что с меня причитается».
Эх, Толя, Толя! Если б знал я тогда, что не увидишься ты больше с папой моим, ответил бы: «Да не с тебя, а с нас причитается, Венедиктыч». «За что?» – Наверняка поинтересовался бы ты. «Просто за то, что есть на свете белом Анатолий Ягодин!» – Ответил бы. А сейчас добавлю: «И за то, что мы живем, а тебя, дружище, рядом с нами нет вот уже 24 года. Поверь, иногда такое состояние души бывает, как в той песне Владимира Семеновича Высоцкого «… будто я не вернулся из боя».
Неслучайно пришли на память эти строки. Отношение к творчеству Высоцкого у Ягодина было осознанно уважительным, я бы сказал, чутким и бережным. Если б вы слышали, как он под гитару исполнял произведения известного, но так и не признанного при жизни автора:
«Мне этот бой не забыть нипочём –
Смертью пропитан воздух,
А с небосклона бесшумным дождём
Падали звёзды».
Никогда не забуду, как Анатолий с любовью и трепетом листал уникальную брошюрку размером семь на десять сантиметров, выпущенную в 1988 году в Тбилиси пятидесятитысячным тиражом и подаренную мне друзьями в столице Грузии после трагических событий на проспекте Руставелли. «Я куплет допою…», – так называется сборник песен для кино, написанных Владимиром Семеновичем. Сейчас на моей книжной полке рядом с ним достойное место занимает книга Анатолия Венедиктовича «Если б выжить мне довелось…». Обратите внимание: в двух названиях стоит многоточие. Значит, мысль незакончена. Кто-то допоет куплет за Высоцкого (но не вместо него!). Кому-то доведется выжить за Ягодина (но не прожить вместо него!).
В феврале 1997 года в Государственном центре образования «Самбо-70» в Москве открылся первый турнир по рукопашному бою, посвященный памяти нашего коллеги, военного журналиста Анатолия Ягодина. Это мероприятие собрало огромное количество спортсменов самого высокого уровня. Теперь этот турнир стал всероссийским. Золотым и серебряным призерам чемпионата присваивается звание «Мастер спорта России». В качестве почетных гостей на соревнования по традиции ежегодно приглашаются вдова Анатолия Елена Ягодина, сын Дмитрий, мать Надежда Анатольевна и младший брат Вадим. Затем этот турнир на протяжении нескольких лет подряд проходил в городе Кстове Нижегородской области. А в этом году соревнования состоялись в Нижнем Новгороде.
Помимо спортивной, турнир памяти имеет и благотворительную направленность. Спонсорские деньги и ценные подарки передаются семьям военнослужащих, погибшим при исполнении воинского долга, а также инвалидам, получившим увечья и тяжелые ранения в ходе боевых действий.
И снова вспоминаются мгновенья, дни, месяцы, годы, прожитые с Толей. Лет тридцать тому назад попросил его подсобить по хозяйству. Надо было выложить кафельной плиткой «фартук» на стене в кухне. Приехал, помню, Венедиктович, поглядел на объем работы, засучил рукава и начал… Минут через десять-пятнадцать в подсобниках у него оказался я. По окончании дел, как и полагается, «обмыли» по-русски. Именно в тот вечер, выйдя на балкон покурить, Ягодин произнес пророческие слова: «Не волнуйся, Викторыч, плитку положил надежно. Я помру, а она держаться будет!»
Как в воду глядел. Плитка до сих пор на месте, будто вчера он ее выкладывал.
У Владимира Маяковского есть такие строки:
Так и познакомились. Анатолия назначили в наш отдел боевой службы и боевой подготовки. В первую творческую командировку он поехал со мной. Редактор газеты подполковник Александр Зиновьевич Дрогнев сказал мне тогда: «Ягодин – мужик толковый. Поезжайте в Калугу, познакомь его с людьми, расскажи об особенностях конвойной службы, провези по отдаленным подразделениям. Словом, пусть эта стажировка станет для него хорошим уроком на новом поприще».
Сказано – сделано. По приезде в город на Оке, едва успев бросить вещи в гостиничный номер, помчались в штаб части. Там полным ходом уже шло собрание партийной организации управления полка. Бурно обсуждались различные вопросы, связанные с укреплением воинской дисциплины и искоренением неуставных взаимоотношений среди личного состава. И тут на трибуну поднялся седовласый старший прапорщик. Он не стал мудрствовать лукаво, а напрямую, по-партийному, врезал: «Все недостатки у нас от того, что в партийной организации много случайных людей, не достойных носить высокое звание коммуниста. Поэтому предлагаю немедленно заняться чисткой рядов нашей партии. Кто за это предложение, прошу голосовать». И сам первым поднял руку.
Конференцзал забурлил. Мнения разделились. Секретарь партячейки и замполит полка как-то неожиданно вдруг потеряли нить управления ходом заседания. А люди продолжали спорить между собой, с пеной у рта пытались что-то доказать друг другу, размахивали руками…
Как Ягодин поднялся на трибуну, я не заметил. Но зал почему-то сразу затих. Спокойный, невысокий, коренастый и плотный, со слегка вспотевшей лысиной, он подействовал на аудиторию отрезвляюще. Представившись, спросил у людей: «Товарищи, вы в каком году живете? В тридцать шестом? Или в начале пятидесятых? На дворе конец восьмидесятых, а вы пытаетесь снова зачищать свои ряды. Хотите, чтобы опять пролилась кровь человеческая? Да как вам не стыдно?!» – Анатолий выразительно посмотрел на седого старшего прапорщика, провокационно бросившего бредовый призыв о чистке рядов партии.
Опустил головушку буйную старый коммунист, притихло открытое собрание управления части, закашлял в кулак замполит. Потянулась к графину с водой рука секретаря…
В тот вечер, после затянувшегося собрания, мы долго гуляли с Толей по городскому парку. Легкий мартовский морозец слегка прихватывал оттаявшие за день лужицы. Во всю пахло весной, орали от радости возвращения на родину грачи, в маленьком ресторанчике звучал мотив знакомой до боли песни 70-х годов.
«Ну, как так можно, Викторыч?! – Толя продолжал возмущаться поведением старшего прапорщика на собрании. – Ведь ему же за пятьдесят, наверняка кто-то из родственников репрессирован был, а он такое…»
«Ладно, ладно, проехали, – успокаивал я тогда Ягодина, – завтра рано утром в Товарково поедем, в конвойную роту, работы много предстоит». А сам подумал: «Вот не встань и не выйди он к трибуне, чем закончилось бы собрание?»
Анатолий всегда был мужиком прямым, но не упрямым. В то же время рассудительным и умевшим отвечать за свои слова и поступки. «Человеческие слабости нужно уважать», – это едва ли не самое любимое его выражение часто звучало как призыв к какому-то снисхождению, милосердию, прощению что ли.
Помню, как отчитывал я тогда подчиненных за опоздания на службу и за нерадивое отношение к исполнению функциональных обязанностей. Каюсь, проскальзывали в моем лексиконе и «непарламентские выражения». Выйду, бывало, после подобных разносов и разбирательств перекурить, а Толик тут как тут, с неразлучной тридцатикопеечной «Явой» во рту. Он всегда появлялся как-то неожиданно и вовремя.
«Успокойся, Викторыч, овчинка выделки не стоит, – Ягодин говорил спокойно, медленно, делая характерное волжское ударение на букву «о», как бы завораживая собеседника. – Нервы свои побереги, ёшкин кот. Они у тебя, чай, не железные. Давай покурим лучше. О жизни потолкуем. Надо уважать человеческие слабости».
И сразу пропадала обида на нерадивых сослуживцев, исчезала агрессивность, хотелось почему-то работать с новыми силами.
Однажды как-то стояли мы и перекуривали в полутемном редакционном коридоре. Свет слегка падал узкой полоской на пол через приоткрытую дверь фотолаборатории. Среди нас, офицеров, были старшие лейтенанты, капитаны. И один лейтенант – Ягодин. Разговорились о житье-бытье, о планах на будущее и не заметили, как рядом с нами оказался сержант, прибежавший в свободные от службы минуты забрать свои снимки в фотолабаратории. Неожиданно появившийся из темноты, он быстро сориентировался и, проявив солдатскую смекалку, приложил правую руку к головному убору: «Разрешите пройти, товарищ подполковник», – без тени смущения обратился сержант к Анатолию, не разглядев у него на погонах ни второго просвета, ни больших звезд. Посмотрев на солидного лысого офицера, он в темноте принял его за старшего.
«Молодец, сынок, – с юмором отреагировал Ягодин, – проходи. Далеко пойдешь!»
Все присутствовавшие разом, как по команде, рассмеялись.
«Человеческие слабости нужно уважать!» – произнес сакраментальную фразу мудрый Венедиктович.
Следующая командировка у нас с Толей была в город моей молодости – Рязань.
«Никогда бы не подумал, что доведется побывать на Родине Есенина!» – говорил он тогда.
К тому времени начинающий военный журналист уже адаптировался в коллективе газеты «Зоркий часовой», мог запросто написать интересную заметку и взять толковое интервью у собеседника, подготовить содержательную зарисовку и, конечно же, опубликовать собственные стихи. В рязанском отдельном конвойном батальоне Анатолий работал увлеченно, однако строго придерживался пунктов служебного задания. Тогдашний командир подполковник Геннадий Гвоздев, его заместители майоры Владимир Ладыжев, Юрий Федосов и другие офицеры удивлялись работоспособности прапорщика из Москвы. Ягодин дневал и ночевал в ротах, по крупицам собирал материал для будущих публикаций.
На проживание в гостинице денег не было. Остановились на ночлег у моего друга Виктора Авдюхина, который работал в то время учителем городской средней школы. Вечерами за чаем засиживались допоздна. Мы со старым товарищем вспоминали учебу в пединституте, веселые студенческие денечки, своих однокурсников. Толя внимательно слушал, не вмешиваясь в разговор. Когда дело дошло до обсуждения ничтожно мизерной учительской зарплаты, он не вытерпел: «Разве можно экономить на образовании будущего поколения страны?!»
Затем, вздохнув, встал и попросил у Авдюхина… отвертку и молоток. За два вечера, что мы находились у друга, Ягодин «привел к нормальному бою» все дверцы шкафов и рабочего стола на кухне, ручки и петли мебели, которая находилась в квартире.
«У русского интеллигента до таких мелочей руки никогда не дойдут, – вслух прокомментировал он свои поступки и добавил: – Человеческие слабости нужно уважать, Викторыч. Нас в этой квартире хозяева приняли с открытой душой, по-доброму, мы должны ответить им тем же».
Через несколько дней, вернувшись из подразделения, дислоцированного под Рязанью, навестили еще одного моего товарища, работавшего преподавателем в вузе, который мы заканчивали вместе. Александр Осипов жил тогда с семьей у бабушки в малюсеньком деревянном домике в самом центре города, на улице Пожалостина. Супруга Саши тоже работала в институте, готовилась к защите кандидатской диссертации. Дочка только-только пошла в школу. У людей не нашлось даже сахара, чтобы попить чай, они забыли запах колбасы и мяса. Ржаной хлеб, рыбные консервы и овощи с собственного огорода, – это было все, чем они могли нас с Толей угостить. Убогость, если не сказать нищета, беззащитность и безысходность существования местной интеллигенции настолько поразили Толю, что он, выйдя со мной на улицу перекурить, достал из своего кармана последнюю пятидесятирублевку, протянул купюру и, сжав зубы, тихо произнес: «Викторыч, мы беднее не станем, давай сбросимся по полтинничку их дочке на конфетки».
Ягодин всегда был таким правильным, справедливым что ли. Хотя рубахой-парнем никогда не слыл. Рассудительность и мудрость, видимо, полученные по наследству, отличали этого нижегородского самородка от других. От нас с вами…
В начале 90-х всем жилось невесело. Так называемый путч и как следствие его – развал великой и могучей державы, затем расстрел Белого дома, – вся эта политическая карусель, закрутившая-завертевшая русский народ по большому кругу, привела к карусели экономической. Даже не к карусели, а к колесу обозрения. Только не с высоты птичьего полета, а воочию, собственными глазами наблюдали мы, как пустеют прилавки магазинов, а вместе с ними и кошельки покупателей. Месяцами, а то и годами государство не выплачивало людям зарплату. Трудно приходилось и нам, военнослужащим. Правда, выручали продпайки, которые выдавали раз в месяц.
Тогда и пришла в голову Анатолия мысль: снарядить «караван» и отправиться «в поход» за липецкой картошкой ко мне на родину. Эту идею все одобрили, поддержали ее командир Минской, орденов Кутузова и Александра Невского части подполковник Николай Щербинин, его заместитель подполковник Николай Щелоков.
Два военных «Урала» ранними осенним утром выехали через КПП. Дорога предстояла неблизкая. Моросил легкий дождик. В просторной кабине тяжелого грузовика было тепло и удобно. Тянуло ко сну. Но разве с Толяном подремлешь! Сначала он рассказывал армейские анекдоты и травил байки, затем дело дошло до смешных историй из жизни.
«Однако перекусить не мешало бы, Викторыч, – как бы невзначай на полпути напомнил Ягодин. – Война войной, а обед по распорядку».
Завернули с трассы на автостоянку, заглушили подуставшие двигатели, выбрались на воздух. Нашли полянку в лесопосадке, расположились, достали съестные припасы, термосы с чаем. Расселись кто на корточки, кто на мокрый пенек, подстелив газету, кто прямо на травку. Анатолий, сделав выражение лица серьезно-предвзятым, с показным высокомерием задрав подбородок, важной походкой подошел от машины к накрытой «поляне» с ворохом пустых мешков под картошку.
«Сяду-ка я, пожалуй, поудобнее», – важно произнес он и завалился в импровизированное кресло.
Отведав, чем Бог послал, перекурили. Затем – снова по машинам и вперед…
Только на следующий день, когда начали грузить картошку, выяснилось, что мешки свои Ягодин оставил на полянке, где останавливались по-походному отобедать. Долго смеялись, подкалывали:
«Венедиктыч, ну как же ты так прокололся-то!»
«Да ладно вам, мужики, – сконфуженно парировал он. – Человеческие слабости надо уважать и уметь прощать».
В тот раз «слабости» Толика простил мой папа. Он выдал ему столько мешков под картошку, сколько было необходимо.
С поставленной задачей по реализации «продовольственной программы» мы тогда справились. Привезли картошку и себе, и сослуживцам. Причем по ценам, ниже рыночных. А пустые мешки Анатолий все-таки вернул потом: «Бате спасибо от меня передай, Викторыч, – с уважением произнес он. – Короче, скажи Виктору Ивановичу, что с меня причитается».
Эх, Толя, Толя! Если б знал я тогда, что не увидишься ты больше с папой моим, ответил бы: «Да не с тебя, а с нас причитается, Венедиктыч». «За что?» – Наверняка поинтересовался бы ты. «Просто за то, что есть на свете белом Анатолий Ягодин!» – Ответил бы. А сейчас добавлю: «И за то, что мы живем, а тебя, дружище, рядом с нами нет вот уже 24 года. Поверь, иногда такое состояние души бывает, как в той песне Владимира Семеновича Высоцкого «… будто я не вернулся из боя».
Неслучайно пришли на память эти строки. Отношение к творчеству Высоцкого у Ягодина было осознанно уважительным, я бы сказал, чутким и бережным. Если б вы слышали, как он под гитару исполнял произведения известного, но так и не признанного при жизни автора:
«Мне этот бой не забыть нипочём –
Смертью пропитан воздух,
А с небосклона бесшумным дождём
Падали звёзды».
Никогда не забуду, как Анатолий с любовью и трепетом листал уникальную брошюрку размером семь на десять сантиметров, выпущенную в 1988 году в Тбилиси пятидесятитысячным тиражом и подаренную мне друзьями в столице Грузии после трагических событий на проспекте Руставелли. «Я куплет допою…», – так называется сборник песен для кино, написанных Владимиром Семеновичем. Сейчас на моей книжной полке рядом с ним достойное место занимает книга Анатолия Венедиктовича «Если б выжить мне довелось…». Обратите внимание: в двух названиях стоит многоточие. Значит, мысль незакончена. Кто-то допоет куплет за Высоцкого (но не вместо него!). Кому-то доведется выжить за Ягодина (но не прожить вместо него!).
В феврале 1997 года в Государственном центре образования «Самбо-70» в Москве открылся первый турнир по рукопашному бою, посвященный памяти нашего коллеги, военного журналиста Анатолия Ягодина. Это мероприятие собрало огромное количество спортсменов самого высокого уровня. Теперь этот турнир стал всероссийским. Золотым и серебряным призерам чемпионата присваивается звание «Мастер спорта России». В качестве почетных гостей на соревнования по традиции ежегодно приглашаются вдова Анатолия Елена Ягодина, сын Дмитрий, мать Надежда Анатольевна и младший брат Вадим. Затем этот турнир на протяжении нескольких лет подряд проходил в городе Кстове Нижегородской области. А в этом году соревнования состоялись в Нижнем Новгороде.
Помимо спортивной, турнир памяти имеет и благотворительную направленность. Спонсорские деньги и ценные подарки передаются семьям военнослужащих, погибшим при исполнении воинского долга, а также инвалидам, получившим увечья и тяжелые ранения в ходе боевых действий.
И снова вспоминаются мгновенья, дни, месяцы, годы, прожитые с Толей. Лет тридцать тому назад попросил его подсобить по хозяйству. Надо было выложить кафельной плиткой «фартук» на стене в кухне. Приехал, помню, Венедиктович, поглядел на объем работы, засучил рукава и начал… Минут через десять-пятнадцать в подсобниках у него оказался я. По окончании дел, как и полагается, «обмыли» по-русски. Именно в тот вечер, выйдя на балкон покурить, Ягодин произнес пророческие слова: «Не волнуйся, Викторыч, плитку положил надежно. Я помру, а она держаться будет!»
Как в воду глядел. Плитка до сих пор на месте, будто вчера он ее выкладывал.
У Владимира Маяковского есть такие строки:
«В наших жилах – кровь, а не водица.
Мы идем сквозь револьверный лай,
чтобы, умирая, воплотиться
в пароходы, в строчки и в другие долгие дела».
Вот и Анатолий, получается, воплотился в турнир своего имени, в книгу «Если б выжить мне довелось…», в память нашу с вами человеческую, «и в другие долгие дела».
…Время летит неумолимо быстро. Будто вчера я вернулся из очередной командировки. А он не вернулся. Светлая тебе память, Толя. И низкий земной поклон. За всё. От всех нас!
…Время летит неумолимо быстро. Будто вчера я вернулся из очередной командировки. А он не вернулся. Светлая тебе память, Толя. И низкий земной поклон. За всё. От всех нас!
Старший лейтенант Анатолий Ягодин
Анатолий Ягодин (с гитарой) за день до гибели
Обложка книги Анатолия Ягодина
Фото у дома Ягодиных в городе Ворсма
Могила Анатолия Ягодина на Митинском кладбище в Москве
