Так начиналась войсковая разведка…
В начале 90-х годов в составе штаба Главного управления командующего внутренними войсками было сформировано разведывательное отделение. Его начальником назначили полковника Сергея Сергеевича Джобадзе. К сожалению, в живых офицера уже нет…
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию рассказ ветерана о том, с чего начиналась и как развивалась войсковая разведка.
В конце 80-х годов я служил в лагодехской бригаде спецназа ГРУ. Она дислоцировалась в Грузии. До этого два года воевал в Афганистане. Думал, что после афганской войны наконец-то поживу мирной жизнью в родной Грузии. Оказалось – ошибся. Нашу бригаду бросили в Закатальский район Азербайджана, где вспыхнули беспорядки на почве межнациональной розни. Потом почти без перерыва были Баку и Сумгаит, где также обострилась обстановка. Там гибли люди, происходили погромы. Мы пресекали беспорядки, восстанавливали мир и покой в городах.
Именно в Баку в 1990 году я встретился с командующим внутренними войсками МВД СССР генерал-полковником Юрием Васильевичем Шаталиным, после чего моя жизнь круто изменилась. Меня представил ему начальник разведки ставки Южного направления Юрий Личков, которого я хорошо знал. Шаталин – человек прямой – тут же предложил мне перейти во внутренние войска. Я сначала опешил: как это – из ГРУ в конвойники? О войсках ведь имел тогда смутное представление. Но Юрий Васильевич умел убеждать. Он пригласил меня возглавить новое для внутренних войск направление служебно-боевой деятельности – разведку, которой до этого в войсках попросту не было. Шаталин – мудрый и дальновидный военачальник, понимал, что с трансформацией войск из конвойной стражи в воюющую гвардию, в которой роль оперативных частей становится все более весомой, без собственной разведки не обойтись. Я все обдумал и предложение командующего принял, еще не до конца, правда, понимая, что меня ждет в будущем. Однако чувствовал: впереди – непаханое поле и трудностей будет полно.
Рабочее место мне определили в оперативном отделе в одном кабинете с подполковником Овчинниковым и подполковником Дадоновым. Мне – новичку в войсках – сложно было вот так, с ходу, вникнуть во всевозможные нюансы их служебно-боевой деятельности. Эти офицеры-профессионалы постоянно помогали мне разобраться в трудных вопросах. Неслучайно Вячеслав Викторович Овчинников в конце 90-х станет главкомом внутренних войск, а Вячеслав Александрович Дадонов – заместителем главнокомандующего по чрезвычайным ситуациям.
За работу взялся с энтузиазмом, но на первых порах столкнулся с полным непониманием важности порученного мне дела со стороны многих офицеров, прослуживших во внутренних войсках не один десяток лет. Они прямо спрашивали: зачем войскам разведка? Иные старые конвойники искренне считали меня блаженным чудаком, занимающимся мало понятным для них делом. Я не обижался, все больше отшучивался, но свою линию, что называется, гнул. Очень много помогал мне Юрий Васильевич Шаталин, поддерживал во всем. Это придавало сил и уверенности в том, что задуманное осуществлю.
Спустя некоторое время, когда первые организационные вопросы были утрясены, у меня появился заместитель – полковник Василий Калугин, я его хорошо знал еще по Афганистану. Затем он служил в алма-атинском разведцентре и был высочайшим профессионалом своего дела, в этом я не раз мог убедиться. Вакантные должности постепенно заполняли офицеры-разведчики. Они прибывали из внутренних войск и Вооруженных сил. Таким образом, удалось укомплектовать разведывательное отделение. Готовили документацию, формировали разведподразделения в воинских частях, создавали материальную базу. В 1992-м министерство выделило средства для разведки внутренних войск – тогда мы закупили бинокли, видеокамеры, диктофоны, сканеры, другое оборудование, жизненно необходимое для разведподразделений. И я, и мои офицеры не вылезали из бесконечных командировок, большинство из которых было на Северный Кавказ. Там один за другим вспыхивали вооруженные конфликты, и для только-только вставших на ноги разведорганов внутренних войск началась реальная проверка в деле.
В тот период я почти год просидел в Нагорном Карабахе, собирая и анализируя информацию о лидерах вооруженных формирований Азербайджана и Армении. Я всегда вел записные книжки, все скрупулезно записывал: это главное качество разведчика – уметь аккумулировать информацию для последующего анализа. Она приносила ощутимую помощь войскам и помогла уберечь немало солдатских жизней.
Карабахская миссия была небезопасной. Как бы я ни легендировал свое пребывание в республике, экстремисты меня все равно вычислили и пристально наблюдали за моими действиями. Информация об этом поступала ко мне постоянно. Не раз приходилось серьезно рисковать, добывая важнейшие сведения, необходимые для внутренних войск и для министерства. Далее, как говорится, везде…
В 1992 году участвовал в операции по выводу санкт-петербургского оперативного полка из зоны затухающего вооруженного конфликта в Южной Осетии. Маршрут вывода из Цхинвала проходил через территорию Грузии, и тогда я еще не знал, что больше никогда не увижу земли своих предков. Мои друзья из Грузии сообщили мне: мол, есть достоверные сведения о том, что мое имя занесено в черные списки компетентных грузинских органов. Для них одного факта, что я служил в бригаде спецназа ГРУ, оказалось достаточно, чтобы запретить мне въезд в страну. С тех пор в Грузии я не был.
Подсчитал, что в 1992 году провел в командировке 282 суток. После Южной Осетии у меня получилась очень непростая командировка в зону молдавско-приднестровского конфликта, где в числе прочего выполнял и обязанности представителя МВД России при министре внутренних дел Молдавии Косташе. Затем вспыхнул осетино-ингушский вооруженный конфликт.
Потом – октябрьские события 1993 года в Москве… Они развивались стремительно, мы в отделении анализировали информацию, сопоставляли факты и, по сути, предугадали обострение обстановки в столице. Ошиблись лишь на неделю. Думали, что рванет в конце сентября. Накануне тех дней и я сам, и мои подчиненные находились в самой гуще происходившего, собирали информацию, анализировали настроения людей, отмечали особенности изменения обстановки в бурлящей столице. Конечно, рисковали: помню, на моих глазах толпа чуть было не разорвала офицера госбезопасности – того выдала вдруг «заговорившая» под одеждой радиостанция. Свои выводы из анализа поступающих в разведотделение сведений я незамедлительно докладывал наверх. Правда, ответа никакого не было. Похоже, все были растеряны. И сейчас уверен: хоть ситуация была накалена до предела, большого кровопролития в столице можно было избежать…
В 1994 году меня включили в группу Генштаба по подготовке плана операции по восстановлению конституционного строя в Чечне. Сразу почувствовал: ничего хорошего из этого не выйдет. Опыта ведь было уже достаточно. Сначала вообще не верил, точнее, не хотел верить, что президент принял это решение окончательно. Иллюзии кончились, когда мы начали готовить план предстоящей операции.
Работа шла непросто, взвешивались различные варианты. А я к тому времени уже имел кое-какие сведения о положении дел в Чечне. И в ходе работы над планом, честно говоря, ощущалось, что в Генштабе нет четкого представления о том, как могут развиваться события в случае ввода в республику армейских частей. Ну и на одном из совещаний я высказал серьезные сомнения в скором разрешении конфликта путем вооруженного вмешательства. Постарался аргументированно объяснить свою позицию, ссылался на афганский опыт, опирался на сведения, почерпнутые из имеющейся разведывательной информации, поступающей из-за Терека, и даже из аналитических материалов иностранных специалистов. Меня выслушали внимательно, а через короткое время за излишне самостоятельные и «необоснованные» выводы, изложенные в Генштабе, я получил немало неприятностей на свою голову. В общем, дальше все известно. 11 декабря 1994 года войска вошли в Чечню.
Я сразу отправился туда в качестве начальника разведки группировки внутренних войск. В январе 95-го случайно узнал, что в новогоднюю ночь вблизи Грозного погиб журналист «Красной звезды» Владимир Житаренко. Огорчился срашно. Я ведь знал Владимира Ивановича. В начале девяностых в одном из боевых выходов с «витязями» в зоне осетино-ингушского конфликта случайно познакомился с ним. Он, помню, напросившись со спецназом на операцию, был восхищен работой нашего отряда.
В газете появились несколько боевых очерков о действиях «краповых беретов». В «дядюшке Джо» – герое одного из краснозвездовских материалов – я сразу узнал себя. Поначалу сильно разозлился: взял его на боевые операции, а он мою личность, хоть и под псевдонимом, но все же раскрыл на страницах газеты. Потом поостыл, хотел даже пойти на мировую, написано-то было, прямо скажем, хорошо. По-доброму. В то время о войсках в прессе редко так писали. Хотел, да вот не случилось на новой войне по-доброму встретиться…
Тяжелая та война была. Столько боевых друзей-разведчиков потерял. Александр Клинов, Дмитрий Чуханов, Александр Карпенко, Сергей Петрушко – они же мне как родные были. В первой чеченской кампании от меня, как начальника разведки группировки, постоянно требовали одного – информации и еще раз информации. Добывать ее оказалось неимоверно тяжело. Проблемой было отсутствие у разведки собственного канала связи. Сильно огорчало межведомственное размежевание – это действительно горькая правда той войны. Мы не имели возможности вести агентурную работу среди незаконных вооруженных формирований. Это создавало большие трудности. Кроме того, не всегда своевременно и в достаточном количестве предоставляли информацию разведорганы Минобороны, ФСБ и даже родное МВД. Каждый тянул одеяло на себя.
Но все же кое-что у нас получалось. Из своих источников (много помогали казаки в Надтеречном и Наурском районах республики) удавалось добывать сведения, в каком из населенных пунктов находится тот или иной полевой командир. Дальше в дело вступали наши оперативные части или спецназ, с которыми я и сам нередко выезжал на спецоперации.
В 95-м году случилось то, чего я так долго добивался: в главке внутренних войск было создано разведывательное управление. Думаю, и Чечня этому немало поспособствовала: наконец пришло понимание важности разведки как необходимой составляющей обеспечения боевой деятельности войск. Начальником управления назначили генерала Кузнецова, до этого возглавлявшего разведку Забайкальского военного округа. Я занял должность начальника информационно-аналитического отдела, мозгового центра разведуправления. С Кузнецовым мы сработались – Виктор Иванович был человек знающий, опытный, настоящий профессионал, болеющий за дело всей душой. После первой кампании работы прибавилось. В войсках началось формирование отдельных разведывательных батальонов. Не все было просто, много нервов пришлось потратить: как всегда не хватало времени, средств, людей. Но батальоны создали, и они приступили сначала к учебе, потом к реальной боевой работе. Даже после хасавюртовского мира, когда Чечня получила фактическую самостоятельность, поток информации, поступавшей в разведуправление, в мой информационно-аналитический отдел, не ослабевал. Все сведения скрупулезно разбирались.
Уже «первая Чечня» показала, что только войсковыми методами почти невозможно добыть тот объем информации, который необходим для успешного ведения боевых действий, проведения специальных операций. Нужна своя агентура, кропотливая работа с ней. Ценность информации в условиях современной войны высока как никогда прежде. Поэтому с самых первых дней создания управления мы стали бороться за включение разведорганов внутренних войск в Закон о субъектах оперативно-разыскной
деятельности. Доказать необходимость этого было очень непросто, однако и моя работа, и работа моих последователей наконец достигла успеха. Внутренние войска все же включили в этот закон, и поэтому возможностей у наших разведчиков стало гораздо больше, чем было у меня и моих боевых товарищей.
Записал Александр Лебедев
Фото из личного архива С. С. Джобадзе
Сегодня мы предлагаем вашему вниманию рассказ ветерана о том, с чего начиналась и как развивалась войсковая разведка.
В конце 80-х годов я служил в лагодехской бригаде спецназа ГРУ. Она дислоцировалась в Грузии. До этого два года воевал в Афганистане. Думал, что после афганской войны наконец-то поживу мирной жизнью в родной Грузии. Оказалось – ошибся. Нашу бригаду бросили в Закатальский район Азербайджана, где вспыхнули беспорядки на почве межнациональной розни. Потом почти без перерыва были Баку и Сумгаит, где также обострилась обстановка. Там гибли люди, происходили погромы. Мы пресекали беспорядки, восстанавливали мир и покой в городах.
Именно в Баку в 1990 году я встретился с командующим внутренними войсками МВД СССР генерал-полковником Юрием Васильевичем Шаталиным, после чего моя жизнь круто изменилась. Меня представил ему начальник разведки ставки Южного направления Юрий Личков, которого я хорошо знал. Шаталин – человек прямой – тут же предложил мне перейти во внутренние войска. Я сначала опешил: как это – из ГРУ в конвойники? О войсках ведь имел тогда смутное представление. Но Юрий Васильевич умел убеждать. Он пригласил меня возглавить новое для внутренних войск направление служебно-боевой деятельности – разведку, которой до этого в войсках попросту не было. Шаталин – мудрый и дальновидный военачальник, понимал, что с трансформацией войск из конвойной стражи в воюющую гвардию, в которой роль оперативных частей становится все более весомой, без собственной разведки не обойтись. Я все обдумал и предложение командующего принял, еще не до конца, правда, понимая, что меня ждет в будущем. Однако чувствовал: впереди – непаханое поле и трудностей будет полно.
Рабочее место мне определили в оперативном отделе в одном кабинете с подполковником Овчинниковым и подполковником Дадоновым. Мне – новичку в войсках – сложно было вот так, с ходу, вникнуть во всевозможные нюансы их служебно-боевой деятельности. Эти офицеры-профессионалы постоянно помогали мне разобраться в трудных вопросах. Неслучайно Вячеслав Викторович Овчинников в конце 90-х станет главкомом внутренних войск, а Вячеслав Александрович Дадонов – заместителем главнокомандующего по чрезвычайным ситуациям.
За работу взялся с энтузиазмом, но на первых порах столкнулся с полным непониманием важности порученного мне дела со стороны многих офицеров, прослуживших во внутренних войсках не один десяток лет. Они прямо спрашивали: зачем войскам разведка? Иные старые конвойники искренне считали меня блаженным чудаком, занимающимся мало понятным для них делом. Я не обижался, все больше отшучивался, но свою линию, что называется, гнул. Очень много помогал мне Юрий Васильевич Шаталин, поддерживал во всем. Это придавало сил и уверенности в том, что задуманное осуществлю.
Спустя некоторое время, когда первые организационные вопросы были утрясены, у меня появился заместитель – полковник Василий Калугин, я его хорошо знал еще по Афганистану. Затем он служил в алма-атинском разведцентре и был высочайшим профессионалом своего дела, в этом я не раз мог убедиться. Вакантные должности постепенно заполняли офицеры-разведчики. Они прибывали из внутренних войск и Вооруженных сил. Таким образом, удалось укомплектовать разведывательное отделение. Готовили документацию, формировали разведподразделения в воинских частях, создавали материальную базу. В 1992-м министерство выделило средства для разведки внутренних войск – тогда мы закупили бинокли, видеокамеры, диктофоны, сканеры, другое оборудование, жизненно необходимое для разведподразделений. И я, и мои офицеры не вылезали из бесконечных командировок, большинство из которых было на Северный Кавказ. Там один за другим вспыхивали вооруженные конфликты, и для только-только вставших на ноги разведорганов внутренних войск началась реальная проверка в деле.
В тот период я почти год просидел в Нагорном Карабахе, собирая и анализируя информацию о лидерах вооруженных формирований Азербайджана и Армении. Я всегда вел записные книжки, все скрупулезно записывал: это главное качество разведчика – уметь аккумулировать информацию для последующего анализа. Она приносила ощутимую помощь войскам и помогла уберечь немало солдатских жизней.
Карабахская миссия была небезопасной. Как бы я ни легендировал свое пребывание в республике, экстремисты меня все равно вычислили и пристально наблюдали за моими действиями. Информация об этом поступала ко мне постоянно. Не раз приходилось серьезно рисковать, добывая важнейшие сведения, необходимые для внутренних войск и для министерства. Далее, как говорится, везде…
В 1992 году участвовал в операции по выводу санкт-петербургского оперативного полка из зоны затухающего вооруженного конфликта в Южной Осетии. Маршрут вывода из Цхинвала проходил через территорию Грузии, и тогда я еще не знал, что больше никогда не увижу земли своих предков. Мои друзья из Грузии сообщили мне: мол, есть достоверные сведения о том, что мое имя занесено в черные списки компетентных грузинских органов. Для них одного факта, что я служил в бригаде спецназа ГРУ, оказалось достаточно, чтобы запретить мне въезд в страну. С тех пор в Грузии я не был.
Подсчитал, что в 1992 году провел в командировке 282 суток. После Южной Осетии у меня получилась очень непростая командировка в зону молдавско-приднестровского конфликта, где в числе прочего выполнял и обязанности представителя МВД России при министре внутренних дел Молдавии Косташе. Затем вспыхнул осетино-ингушский вооруженный конфликт.
Потом – октябрьские события 1993 года в Москве… Они развивались стремительно, мы в отделении анализировали информацию, сопоставляли факты и, по сути, предугадали обострение обстановки в столице. Ошиблись лишь на неделю. Думали, что рванет в конце сентября. Накануне тех дней и я сам, и мои подчиненные находились в самой гуще происходившего, собирали информацию, анализировали настроения людей, отмечали особенности изменения обстановки в бурлящей столице. Конечно, рисковали: помню, на моих глазах толпа чуть было не разорвала офицера госбезопасности – того выдала вдруг «заговорившая» под одеждой радиостанция. Свои выводы из анализа поступающих в разведотделение сведений я незамедлительно докладывал наверх. Правда, ответа никакого не было. Похоже, все были растеряны. И сейчас уверен: хоть ситуация была накалена до предела, большого кровопролития в столице можно было избежать…
В 1994 году меня включили в группу Генштаба по подготовке плана операции по восстановлению конституционного строя в Чечне. Сразу почувствовал: ничего хорошего из этого не выйдет. Опыта ведь было уже достаточно. Сначала вообще не верил, точнее, не хотел верить, что президент принял это решение окончательно. Иллюзии кончились, когда мы начали готовить план предстоящей операции.
Работа шла непросто, взвешивались различные варианты. А я к тому времени уже имел кое-какие сведения о положении дел в Чечне. И в ходе работы над планом, честно говоря, ощущалось, что в Генштабе нет четкого представления о том, как могут развиваться события в случае ввода в республику армейских частей. Ну и на одном из совещаний я высказал серьезные сомнения в скором разрешении конфликта путем вооруженного вмешательства. Постарался аргументированно объяснить свою позицию, ссылался на афганский опыт, опирался на сведения, почерпнутые из имеющейся разведывательной информации, поступающей из-за Терека, и даже из аналитических материалов иностранных специалистов. Меня выслушали внимательно, а через короткое время за излишне самостоятельные и «необоснованные» выводы, изложенные в Генштабе, я получил немало неприятностей на свою голову. В общем, дальше все известно. 11 декабря 1994 года войска вошли в Чечню.
Я сразу отправился туда в качестве начальника разведки группировки внутренних войск. В январе 95-го случайно узнал, что в новогоднюю ночь вблизи Грозного погиб журналист «Красной звезды» Владимир Житаренко. Огорчился срашно. Я ведь знал Владимира Ивановича. В начале девяностых в одном из боевых выходов с «витязями» в зоне осетино-ингушского конфликта случайно познакомился с ним. Он, помню, напросившись со спецназом на операцию, был восхищен работой нашего отряда.
В газете появились несколько боевых очерков о действиях «краповых беретов». В «дядюшке Джо» – герое одного из краснозвездовских материалов – я сразу узнал себя. Поначалу сильно разозлился: взял его на боевые операции, а он мою личность, хоть и под псевдонимом, но все же раскрыл на страницах газеты. Потом поостыл, хотел даже пойти на мировую, написано-то было, прямо скажем, хорошо. По-доброму. В то время о войсках в прессе редко так писали. Хотел, да вот не случилось на новой войне по-доброму встретиться…
Тяжелая та война была. Столько боевых друзей-разведчиков потерял. Александр Клинов, Дмитрий Чуханов, Александр Карпенко, Сергей Петрушко – они же мне как родные были. В первой чеченской кампании от меня, как начальника разведки группировки, постоянно требовали одного – информации и еще раз информации. Добывать ее оказалось неимоверно тяжело. Проблемой было отсутствие у разведки собственного канала связи. Сильно огорчало межведомственное размежевание – это действительно горькая правда той войны. Мы не имели возможности вести агентурную работу среди незаконных вооруженных формирований. Это создавало большие трудности. Кроме того, не всегда своевременно и в достаточном количестве предоставляли информацию разведорганы Минобороны, ФСБ и даже родное МВД. Каждый тянул одеяло на себя.
Но все же кое-что у нас получалось. Из своих источников (много помогали казаки в Надтеречном и Наурском районах республики) удавалось добывать сведения, в каком из населенных пунктов находится тот или иной полевой командир. Дальше в дело вступали наши оперативные части или спецназ, с которыми я и сам нередко выезжал на спецоперации.
В 95-м году случилось то, чего я так долго добивался: в главке внутренних войск было создано разведывательное управление. Думаю, и Чечня этому немало поспособствовала: наконец пришло понимание важности разведки как необходимой составляющей обеспечения боевой деятельности войск. Начальником управления назначили генерала Кузнецова, до этого возглавлявшего разведку Забайкальского военного округа. Я занял должность начальника информационно-аналитического отдела, мозгового центра разведуправления. С Кузнецовым мы сработались – Виктор Иванович был человек знающий, опытный, настоящий профессионал, болеющий за дело всей душой. После первой кампании работы прибавилось. В войсках началось формирование отдельных разведывательных батальонов. Не все было просто, много нервов пришлось потратить: как всегда не хватало времени, средств, людей. Но батальоны создали, и они приступили сначала к учебе, потом к реальной боевой работе. Даже после хасавюртовского мира, когда Чечня получила фактическую самостоятельность, поток информации, поступавшей в разведуправление, в мой информационно-аналитический отдел, не ослабевал. Все сведения скрупулезно разбирались.
Уже «первая Чечня» показала, что только войсковыми методами почти невозможно добыть тот объем информации, который необходим для успешного ведения боевых действий, проведения специальных операций. Нужна своя агентура, кропотливая работа с ней. Ценность информации в условиях современной войны высока как никогда прежде. Поэтому с самых первых дней создания управления мы стали бороться за включение разведорганов внутренних войск в Закон о субъектах оперативно-разыскной
деятельности. Доказать необходимость этого было очень непросто, однако и моя работа, и работа моих последователей наконец достигла успеха. Внутренние войска все же включили в этот закон, и поэтому возможностей у наших разведчиков стало гораздо больше, чем было у меня и моих боевых товарищей.
Записал Александр Лебедев
Фото из личного архива С. С. Джобадзе
Обаятельная улыбка офицера разведки
На учении бригады спецназа ГРУ в Сибири
С. Джобадзе в Афганистане
