«Он ни в тыл не просился…»
18 апреля 1996 года в Чечне, под Бамутом, погиб корреспондент журнала «На боевом посту» старший лейтенант Анатолий Венедиктович Ягодин. Указом Президента Российской Федерации он был награждён орденом Мужества (посмертно).
Анатолий – непоседа и агрессор в детстве, впитывающая губка в юности, мудрец в зрелости. После тридцати лет он приобрёл способность к ясновидению, предсказаниям. Его пытливый ум все время жаждал новых знаний, впечатлений. В основном для того, чтобы привести в гармонию свой внутренний мир с внешними жизненными реалиями.
Отвечая на одни вопросы, он мучился другими. Темперамент холерический, взрывной. Ягодин был сильным физически, плодовитый, изобретательный. Очень любил заниматься поделками, резьбой по дереву, всем, что требует кропотливой работы.
Вспоминает военный журналист Андрей Роднов.
«Друга твоего убили!» – эта страшная весть мгновенно оборвала что-то внутри. «Как убили?» Только вчера Толя Ягодин пел под гитару песни Высоцкого, а сегодня его НЕТ? Не верю!
Но надо куда-то бежать, узнавать, уточнять: наверняка нелепая ошибка, не мог Толик погибнуть! Бегом к заместителю командующего первой тактической группировкой по работе с личным составом: «Товарищ полковник, может, не он?» «Передали, что корреспондент. Расстреляли, суки, колонну с десяти метров. Больше информации пока никакой. Надейся...»
В командировку, ставшую последней для старшего лейтенанта Анатолия Ягодина, мы поехали вчетвером. В Моздоке разделились: двое наших журналистов улетели в Хасавюрт, а мы с Толей оказались в Беслане. Оттуда на вертолете рассчитывали быстрее попасть на "Куликово поле" – в тактическую группировку внутренних войск, дислоцировавшуюся под станицей Ассиновская. А там – Бамут, Орехово, Старый Ачхой, Самашки – горячие точечки, и все рядышком... Толя торопил меня, говорил, что планов у него столько, что за две недели можно и не успеть. Вот и в Беслане, пока ждали погоду, даром времени не терял. Знакомился с вертолетчиками, ненавязчиво (это было присуще ему) расспрашивал "повелителей ветров" о нелегкой службе.
Бывает, журналисту нужно немало попотеть, чтобы разговорить собеседника, вызвать его на откровенность. У Толика добродушное общение и профессиональный интерес как-то удивительно гармонично соединялись воедино. Люди рассказывали ему действительно о наболевшем. О том, например, что вертолетов катастрофически не хватает, и зачастую маленький Ми-8 уподобляется московскому трамваю в час пик. Горько было слушать подробности гибели троих членов экипажа и охранника вертолета, сбитого боевиками на Пасху. Толик не стремился сразу фиксировать услышанное на бумаге, уже потом, после беседы заносил факты в свой блокнот. Вот и на этот раз он сказал мне: "Из таких рассказов-кусочков, глядишь, не только повесть, роман получится, – а потом добавил: Люди у нас золотые".
Наконец, как говорят летчики, погоду дали, и мы с Толей запрыгнули в "вертушку". Он сел на лавку напротив меня. Еще, помню, добродушно пошутил, что летит на железной стрекозе впервые и хорошо бы не в последний раз... Мы уже подлетали к "Куликову полю", когда внезапно заговорил пулемет из кабины управления, а потом и тот, что на корме. Для человека, который первый раз оказывается в подобной ситуации, Толик вел себя очень мужественно. Страх, как и у всякого нормального человека, был, но паники – ничуть. В предыдущей чеченской командировке ему доводилось оказываться в ситуациях и покруче, когда пули взметали фонтанчики пыли в метре от него. Толе приходилось на войне действовать не только с помощью "лейки и блокнота".
Прибыв в первую тактическую группировку, мы разместились в ротной землянке краснодарского полка внутренних войск. После обеда пошли в отряд специального назначения "Росич". Год назад, 18 апреля 1995-го, при проведении спецоперации на Лысой горе в Бамуте геройски погибло десять солдат и офицеров из этого подразделения. Сергей Владимирович, командовавший "росичами" в то время, сказал, что завтра утром они едут на операцию, а вечером будет построение личного состава, встреча с «братишками» из других спецподразделений, салют десятью артиллерийскими залпами по Лысой горе, третий тост. Пригласили нас. Я напросился с ним на спецоперацию и зашел в землянку к солдатам, которые участвовали в последнем штурме Самашек, а Анатолий принялся расспрашивать доктора отряда. Хотел написать очерк о мужественном человеке, побывавшем год назад в заложниках у боевиков. Кассета с записью их беседы так и осталась в его диктофоне нетронутой.
Поговорив с "росичами", отправились в батальон софринскои бригады, находившейся в Чечне безвыездно с мая прошлого года. Толя очень любил бывать у софринцев, многих знал, многие знали его. Последний раз он приезжал к ним в часть 7 апреля, на открытие памятника двадцать одному солдату и офицеру, погибшему в чеченском пекле. В трех номерах журнала «На боевом посту» за 1996 год все три его материала были посвящены именно ребятам из софринской бригады.
Мы разговаривали с людьми, Толя фотографировал своей старенькой "Сменой" грязных, безмерно уставших, но не павших духом солдат, прапорщиков, офицеров. Был в их числе и погибший на следующий день вместе с ним лейтенант Юрий Дериглазов. Анатолий узнал от комбата, что завтра их колонна должна идти в Самашки. «Можно мне с вами? В редакционном задании у меня есть пунктик: написать о службе на заставах и блокпостах. Может, кого из знакомых встречу», – попросил он тогда. Комбат был не против, сказал, что после мартовских боев под Самашками спокойно.
Ночевать возвратились в ротную землянку краснодарцев. Честные окопники, воюющие в Чечне не один месяц, как-то сразу приняли Ягодина за своего. Почувствовали, что он – настоящий мужик, воин, а это на войне самое высокое звание. Принесли гитару. Толя очень хорошо пел и играл, но, беря в руки шестиструнку, произнес: «Ребята, извините, я не очень бренчу, так... баловство». Это был очень скромный и вежливый человек. Знакомясь с офицерами и прапорщиками, которые были лет на пятнадцать младше его, первое время обращался к ним только на "вы". К старшим офицерам, даже тем, кого знал давно, обращался по воинскому званию. Тогда он начал петь Высоцкого: «Я за пазухой не жил, не пил с Господом чая, я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол...» После этой строчки он забыл слова, на секунду гитара замолчала, но оказалось, что сидевшие рядом воины знали эту песню: «Но мне женщины молча намекали, встречая: «Если б ты там навеки остался, может, мой бы обратно пришел».
Командир роты, лейтенант Александр Прохоров, нашел где-то кассету, взял мой диктофон и стал записывать. Эту кассету после известия о Толиной смерти краснодарцы потом передали мне. Она – как третий тост в память о нём. Видимо, Ягодин предчувствовал свою гибель. Когда отдыхал после очередной песни, сразу несколько человек спросили, почему он такой грустный. «Да что вы, ребята, все нормально», – ответил тогда Анатолий, улыбнувшись. О том, что он предчувствовал свою гибель, свидетельствуют и его собственные стихи. Вот строки одного из них, которое он назвал «Если б выжить мне довелось...»:
Меня погребли под собою хлеба,
Мне саван скроили метели.
На долю мне вышла лихая судьба –
Погибнуть в свинцовой купели...
18 апреля, в начале десятого, колонна в составе танка Т-72 и КамАЗа-водовоза пошла на Самашки. «Дорога шла через лес, до Самашек оставалось около километра, – вспоминает механик-водитель танка рядовой Сергей С, – и тут справа, метров с десяти, в нас долбанули из гранатомета, автоматные очереди пошли. Я дал полный ход, и минут через пять мы были уже в Самашках. Место для засады они выбрали очень удачно, а вот из РПГ пальнули хреново. Граната попала в центр башни и, не разорвавшись, отлетела, только метку оставила. Если бы на метр ниже, между катками, то боекомплект бы взорвался, и мы бы все там остались. А так – из пятерых, кто на броне сидел, один убитый и четверо ранены (утром девятнадцатого апреля стало известно, что во владикавказском госпитале скончался раненный в голову сержант Сергей Кононов. – А.Р.)- Хорошо еще, что никто не свалился. Тут не знаешь, как безопаснее ездить. Внутри танка или бэтэра тоже может не повезти. Если на мину нарвешься или метко из гранатомета ввалят, то без вариантов – братская могила. В Самашках раненых сразу с брони стали снимать, корреспондент ваш лежал в самом центре башни, ноги были спущены в командирский люк. В сознании был, глаза открыты, минут через пять умер. После этого я показал спецназу то место, и, кажется, человек трех они в том лесу взяли».
Рассказывает водитель КамАЗа рядовой Вячеслав У.: «Ехали спокойно, в кабине вместе со мной сидели лейтенант Дериглазов и еще один старший лейтенант, у двери. Сначала я увидел 'Жигули" – шестерку синего цвета. Она стояла слева на обочине. Когда до нее оставалось метров двадцать, с правой стороны, из кустов – выстрел из гранатомета и автоматные очереди пошли. Я разглядел, что боевиков было человек пятнадцать, один еще в красный спортивный костюм одет. Старший лейтенант выбил стекло и открыл огонь из автомата. Танк проскочил мимо "Жигулей", а когда мы с ними поравнялись, оттуда, можно сказать в упор, стали стрелять из автоматов. В машине человек пять было. Одна пуля пробила кабину сзади и как раз в спину Дериглазову. Насмерть. Приехали в Самашки, стал срывать одежду с вашего друга, корреспондента, чтобы рану перевязать. Пуля вошла в правое плечо, даже точнее – в грудь, а вышла через позвоночник. Большое такое выходное отверстие, видно, пуля калибра 5, 45 миллиметра. Крови было много. Он успел сказать только: "Где мы? Остановите кровь". И умер. Фотоаппарат у него такой маленький с собою был и две пленки, их доктор омоновцев забрал, так и не вернул (стараниями софринцев позднее фотоаппарат "Смена" нам в журнал все-таки вернули, а пленки так и исчезли. – А.Р.). В живот был ранен наводчик танка, два командира взвода танкистов – в ногу и руку, наш санинструктор Кононов – в голову. До этого я несколько раз возил воду в Самашки, но обходилось, ни разу не обстреляли, а в этот раз...»
А потом были поиски, к счастью, недолгие поиски тела старшего лейтенанта Анатолия Ягодина. Во Владикавказе я узнал, что оно находится недалеко от города, на пункте сбора погибших в Шалхи. Нужна была машина, чтобы забрать тело. Пришел просить ее в штаб одного из соединений внутренних войск. Надеялся: в таком-то уж деле не откажут! Разочарование было горьким. Замкомдива по работе с личным составом пообещал выделить машину, но пока я разговаривал с начмедом, срочно собрался по делам, сказав напоследок: "Моя кафедра – живые, а мертвыми я вообще не должен заниматься".
У офицера, замещавшего штатного начальника штаба, свободной машины тоже не нашлось. Комдив тоже ничем не смог помочь... К счастью, у нас есть и люди, всегда готовые прийти на помощь. Начальник Владикавказского высшего военного командного училища внутренних войск МВД России полковник Владимир Светличный (потом он дослужился до звания генерал-лейтенанта. – А.Р.) выделил санитарную машину. До училища довез таксист-осетин, не взяв ни копейки. Медсестра Марина Нагорная помогла найти Толю. Доктор из госпиталя Александр Омелько быстро, без лишних формальностей и уговоров, провел все необходимые в таких случаях медицинские мероприятия. Солдаты из "команды-200" в морге и на пункте сбора погибших по-христиански обрядили тело. Офицеры из софринской бригады, привезшие в морг лейтенанта Дериглазова, передали мне документы Анатолия, которые поначалу потерялись. Вертолетчики ассиновской группировки, которыми командовал тогда подполковник Александр Голиков, задержали отправление самолета на Москву. Мы успели на тот борт во многом благодаря водителю "таблетки" рядовому Хабибуле Мурзагалиеву, который выжал всё из старенькой машины, но успел в аэропорт Беслан.
Спасибо и низкий поклон всем, кто помог нам в те страшные часы!
Незадолго до своей гибели Толя написал такие строки:
Подумайте, братья, нужно ли
Воронёными бряцать ружьями?
Подумайте, молю, надо ли,
Чтобы солдаты в бою падали?
Надо ли прятать думы те?
Думайте, братья, думайте...
Эти слова сегодня актуальны как никогда. Пусть помнят и думают те, кто стоит сейчас за всей бойней на братской Украине, что ЕСТЬ И БОЖИЙ СУД. А ты, Анатолий, прости нас. Вечная тебе память!
Анатолий – непоседа и агрессор в детстве, впитывающая губка в юности, мудрец в зрелости. После тридцати лет он приобрёл способность к ясновидению, предсказаниям. Его пытливый ум все время жаждал новых знаний, впечатлений. В основном для того, чтобы привести в гармонию свой внутренний мир с внешними жизненными реалиями.
Отвечая на одни вопросы, он мучился другими. Темперамент холерический, взрывной. Ягодин был сильным физически, плодовитый, изобретательный. Очень любил заниматься поделками, резьбой по дереву, всем, что требует кропотливой работы.
Вспоминает военный журналист Андрей Роднов.
«Друга твоего убили!» – эта страшная весть мгновенно оборвала что-то внутри. «Как убили?» Только вчера Толя Ягодин пел под гитару песни Высоцкого, а сегодня его НЕТ? Не верю!
Но надо куда-то бежать, узнавать, уточнять: наверняка нелепая ошибка, не мог Толик погибнуть! Бегом к заместителю командующего первой тактической группировкой по работе с личным составом: «Товарищ полковник, может, не он?» «Передали, что корреспондент. Расстреляли, суки, колонну с десяти метров. Больше информации пока никакой. Надейся...»
В командировку, ставшую последней для старшего лейтенанта Анатолия Ягодина, мы поехали вчетвером. В Моздоке разделились: двое наших журналистов улетели в Хасавюрт, а мы с Толей оказались в Беслане. Оттуда на вертолете рассчитывали быстрее попасть на "Куликово поле" – в тактическую группировку внутренних войск, дислоцировавшуюся под станицей Ассиновская. А там – Бамут, Орехово, Старый Ачхой, Самашки – горячие точечки, и все рядышком... Толя торопил меня, говорил, что планов у него столько, что за две недели можно и не успеть. Вот и в Беслане, пока ждали погоду, даром времени не терял. Знакомился с вертолетчиками, ненавязчиво (это было присуще ему) расспрашивал "повелителей ветров" о нелегкой службе.
Бывает, журналисту нужно немало попотеть, чтобы разговорить собеседника, вызвать его на откровенность. У Толика добродушное общение и профессиональный интерес как-то удивительно гармонично соединялись воедино. Люди рассказывали ему действительно о наболевшем. О том, например, что вертолетов катастрофически не хватает, и зачастую маленький Ми-8 уподобляется московскому трамваю в час пик. Горько было слушать подробности гибели троих членов экипажа и охранника вертолета, сбитого боевиками на Пасху. Толик не стремился сразу фиксировать услышанное на бумаге, уже потом, после беседы заносил факты в свой блокнот. Вот и на этот раз он сказал мне: "Из таких рассказов-кусочков, глядишь, не только повесть, роман получится, – а потом добавил: Люди у нас золотые".
Наконец, как говорят летчики, погоду дали, и мы с Толей запрыгнули в "вертушку". Он сел на лавку напротив меня. Еще, помню, добродушно пошутил, что летит на железной стрекозе впервые и хорошо бы не в последний раз... Мы уже подлетали к "Куликову полю", когда внезапно заговорил пулемет из кабины управления, а потом и тот, что на корме. Для человека, который первый раз оказывается в подобной ситуации, Толик вел себя очень мужественно. Страх, как и у всякого нормального человека, был, но паники – ничуть. В предыдущей чеченской командировке ему доводилось оказываться в ситуациях и покруче, когда пули взметали фонтанчики пыли в метре от него. Толе приходилось на войне действовать не только с помощью "лейки и блокнота".
Прибыв в первую тактическую группировку, мы разместились в ротной землянке краснодарского полка внутренних войск. После обеда пошли в отряд специального назначения "Росич". Год назад, 18 апреля 1995-го, при проведении спецоперации на Лысой горе в Бамуте геройски погибло десять солдат и офицеров из этого подразделения. Сергей Владимирович, командовавший "росичами" в то время, сказал, что завтра утром они едут на операцию, а вечером будет построение личного состава, встреча с «братишками» из других спецподразделений, салют десятью артиллерийскими залпами по Лысой горе, третий тост. Пригласили нас. Я напросился с ним на спецоперацию и зашел в землянку к солдатам, которые участвовали в последнем штурме Самашек, а Анатолий принялся расспрашивать доктора отряда. Хотел написать очерк о мужественном человеке, побывавшем год назад в заложниках у боевиков. Кассета с записью их беседы так и осталась в его диктофоне нетронутой.
Поговорив с "росичами", отправились в батальон софринскои бригады, находившейся в Чечне безвыездно с мая прошлого года. Толя очень любил бывать у софринцев, многих знал, многие знали его. Последний раз он приезжал к ним в часть 7 апреля, на открытие памятника двадцать одному солдату и офицеру, погибшему в чеченском пекле. В трех номерах журнала «На боевом посту» за 1996 год все три его материала были посвящены именно ребятам из софринской бригады.
Мы разговаривали с людьми, Толя фотографировал своей старенькой "Сменой" грязных, безмерно уставших, но не павших духом солдат, прапорщиков, офицеров. Был в их числе и погибший на следующий день вместе с ним лейтенант Юрий Дериглазов. Анатолий узнал от комбата, что завтра их колонна должна идти в Самашки. «Можно мне с вами? В редакционном задании у меня есть пунктик: написать о службе на заставах и блокпостах. Может, кого из знакомых встречу», – попросил он тогда. Комбат был не против, сказал, что после мартовских боев под Самашками спокойно.
Ночевать возвратились в ротную землянку краснодарцев. Честные окопники, воюющие в Чечне не один месяц, как-то сразу приняли Ягодина за своего. Почувствовали, что он – настоящий мужик, воин, а это на войне самое высокое звание. Принесли гитару. Толя очень хорошо пел и играл, но, беря в руки шестиструнку, произнес: «Ребята, извините, я не очень бренчу, так... баловство». Это был очень скромный и вежливый человек. Знакомясь с офицерами и прапорщиками, которые были лет на пятнадцать младше его, первое время обращался к ним только на "вы". К старшим офицерам, даже тем, кого знал давно, обращался по воинскому званию. Тогда он начал петь Высоцкого: «Я за пазухой не жил, не пил с Господом чая, я ни в тыл не просился, ни судьбе под подол...» После этой строчки он забыл слова, на секунду гитара замолчала, но оказалось, что сидевшие рядом воины знали эту песню: «Но мне женщины молча намекали, встречая: «Если б ты там навеки остался, может, мой бы обратно пришел».
Командир роты, лейтенант Александр Прохоров, нашел где-то кассету, взял мой диктофон и стал записывать. Эту кассету после известия о Толиной смерти краснодарцы потом передали мне. Она – как третий тост в память о нём. Видимо, Ягодин предчувствовал свою гибель. Когда отдыхал после очередной песни, сразу несколько человек спросили, почему он такой грустный. «Да что вы, ребята, все нормально», – ответил тогда Анатолий, улыбнувшись. О том, что он предчувствовал свою гибель, свидетельствуют и его собственные стихи. Вот строки одного из них, которое он назвал «Если б выжить мне довелось...»:
Меня погребли под собою хлеба,
Мне саван скроили метели.
На долю мне вышла лихая судьба –
Погибнуть в свинцовой купели...
18 апреля, в начале десятого, колонна в составе танка Т-72 и КамАЗа-водовоза пошла на Самашки. «Дорога шла через лес, до Самашек оставалось около километра, – вспоминает механик-водитель танка рядовой Сергей С, – и тут справа, метров с десяти, в нас долбанули из гранатомета, автоматные очереди пошли. Я дал полный ход, и минут через пять мы были уже в Самашках. Место для засады они выбрали очень удачно, а вот из РПГ пальнули хреново. Граната попала в центр башни и, не разорвавшись, отлетела, только метку оставила. Если бы на метр ниже, между катками, то боекомплект бы взорвался, и мы бы все там остались. А так – из пятерых, кто на броне сидел, один убитый и четверо ранены (утром девятнадцатого апреля стало известно, что во владикавказском госпитале скончался раненный в голову сержант Сергей Кононов. – А.Р.)- Хорошо еще, что никто не свалился. Тут не знаешь, как безопаснее ездить. Внутри танка или бэтэра тоже может не повезти. Если на мину нарвешься или метко из гранатомета ввалят, то без вариантов – братская могила. В Самашках раненых сразу с брони стали снимать, корреспондент ваш лежал в самом центре башни, ноги были спущены в командирский люк. В сознании был, глаза открыты, минут через пять умер. После этого я показал спецназу то место, и, кажется, человек трех они в том лесу взяли».
Рассказывает водитель КамАЗа рядовой Вячеслав У.: «Ехали спокойно, в кабине вместе со мной сидели лейтенант Дериглазов и еще один старший лейтенант, у двери. Сначала я увидел 'Жигули" – шестерку синего цвета. Она стояла слева на обочине. Когда до нее оставалось метров двадцать, с правой стороны, из кустов – выстрел из гранатомета и автоматные очереди пошли. Я разглядел, что боевиков было человек пятнадцать, один еще в красный спортивный костюм одет. Старший лейтенант выбил стекло и открыл огонь из автомата. Танк проскочил мимо "Жигулей", а когда мы с ними поравнялись, оттуда, можно сказать в упор, стали стрелять из автоматов. В машине человек пять было. Одна пуля пробила кабину сзади и как раз в спину Дериглазову. Насмерть. Приехали в Самашки, стал срывать одежду с вашего друга, корреспондента, чтобы рану перевязать. Пуля вошла в правое плечо, даже точнее – в грудь, а вышла через позвоночник. Большое такое выходное отверстие, видно, пуля калибра 5, 45 миллиметра. Крови было много. Он успел сказать только: "Где мы? Остановите кровь". И умер. Фотоаппарат у него такой маленький с собою был и две пленки, их доктор омоновцев забрал, так и не вернул (стараниями софринцев позднее фотоаппарат "Смена" нам в журнал все-таки вернули, а пленки так и исчезли. – А.Р.). В живот был ранен наводчик танка, два командира взвода танкистов – в ногу и руку, наш санинструктор Кононов – в голову. До этого я несколько раз возил воду в Самашки, но обходилось, ни разу не обстреляли, а в этот раз...»
А потом были поиски, к счастью, недолгие поиски тела старшего лейтенанта Анатолия Ягодина. Во Владикавказе я узнал, что оно находится недалеко от города, на пункте сбора погибших в Шалхи. Нужна была машина, чтобы забрать тело. Пришел просить ее в штаб одного из соединений внутренних войск. Надеялся: в таком-то уж деле не откажут! Разочарование было горьким. Замкомдива по работе с личным составом пообещал выделить машину, но пока я разговаривал с начмедом, срочно собрался по делам, сказав напоследок: "Моя кафедра – живые, а мертвыми я вообще не должен заниматься".
У офицера, замещавшего штатного начальника штаба, свободной машины тоже не нашлось. Комдив тоже ничем не смог помочь... К счастью, у нас есть и люди, всегда готовые прийти на помощь. Начальник Владикавказского высшего военного командного училища внутренних войск МВД России полковник Владимир Светличный (потом он дослужился до звания генерал-лейтенанта. – А.Р.) выделил санитарную машину. До училища довез таксист-осетин, не взяв ни копейки. Медсестра Марина Нагорная помогла найти Толю. Доктор из госпиталя Александр Омелько быстро, без лишних формальностей и уговоров, провел все необходимые в таких случаях медицинские мероприятия. Солдаты из "команды-200" в морге и на пункте сбора погибших по-христиански обрядили тело. Офицеры из софринской бригады, привезшие в морг лейтенанта Дериглазова, передали мне документы Анатолия, которые поначалу потерялись. Вертолетчики ассиновской группировки, которыми командовал тогда подполковник Александр Голиков, задержали отправление самолета на Москву. Мы успели на тот борт во многом благодаря водителю "таблетки" рядовому Хабибуле Мурзагалиеву, который выжал всё из старенькой машины, но успел в аэропорт Беслан.
Спасибо и низкий поклон всем, кто помог нам в те страшные часы!
Незадолго до своей гибели Толя написал такие строки:
Подумайте, братья, нужно ли
Воронёными бряцать ружьями?
Подумайте, молю, надо ли,
Чтобы солдаты в бою падали?
Надо ли прятать думы те?
Думайте, братья, думайте...
Эти слова сегодня актуальны как никогда. Пусть помнят и думают те, кто стоит сейчас за всей бойней на братской Украине, что ЕСТЬ И БОЖИЙ СУД. А ты, Анатолий, прости нас. Вечная тебе память!
Фото у дома Ягодиных
Обложка книги Анатолия Ягодина
Анатолий Ягодин (с гитарой) за день до гибели
Старший лейтенант Анатолий Ягодин
Могила Анатолия Ягодина на Митинском кладбище в Москве
